Чумрадио - [2]

Я выбежал в коридор. Из соседней комнаты, кишмя кишевшей членами домового радиокружка, доносился густой, дрожащий голос студента Джемаридзе:

– …Сопротивление в 4 мегомы… Гетеродинаж… Пятый номер гармоники дает 391 тысячу 550 вибраций в секунду, что соответствует ноте Sol 3…

Я заглянул на кухню. На подоконнике лежала правая нога Марка Натановича Финкеля, солидного галантерейщика со Сретенки, только накануне разоренного фининспекцией за неплатеж уравнительного сбора. Остальные члены бедного негоцианта свисали с шестого этажа на двор. Я бросился на помощь. К счастью, бедняга еще теплился. Я схватил его за оставшуюся в квартире ногу и в ужасе воскликнул:

– Марк Натаныч! Что вы делаете? Остановитесь! Ради бога, остановитесь! Вы еще так молоды. Нэп еще не кончился. Вы еще отыграетесь…

Из-за наружной оконной рамы зловеще просопел голос несчастного торговца:

– Уходите, или я за себя не отвечаю… Все, все берите, и деньги, и товар, и вещи, но антенны, антенны не отдам, не отдам!..

Мои ноги подкосились, я всплеснул руками и погрузился в глубокий обморок.

От холода, стянувшего мою спину и плечи, я, наконец, пришел в сознание и, стремительно бросившись к телефону, неистово закричал:

– Станция… Дачу… Дайте мне Канатчикову дачу… У нас целая квартира с ума сошла… Эпидемия началась… Радиочума… ЧУМРАДИО…

Телефон молчал. Над аппаратом висела маленькая печатная записочка: "По всем делам бывш. ТЕЛЕФОННОЙ СЕТИ вызывать БПТ на волне в 101 метр. Обязательно радиопучками".

Не помню, каким образом я вслед за этим очутился в подъезде, в объятиях председателя жилтоварищества.

– Вас-то мне и надо, – воскликнул он с видом милиционера, который только что поймал пассажира, вскочившего на ходу в трамвай.

– Уплотнение, или выселение? Говорите скорее! Что у вас сегодня?

– Переселение, дорогой. Вам назначен весь Большой театр, всего 2 рубля в год, с отоплением и освещением. Что? Не хотите театр? Берите тургеневскую библиотеку, Госиздат, оба университета, курсы Берлица, весь МОНО берите. Не хотите? Тогда почтамт быть может подойдет вам? Главлит берите, Главнауку, Литературный Институт, Институт Ирана, Методологии, Профессуры, Лазаревский, Ломоносовский, Госкино. Цирк берите. Дом самого Муни даю вам, наконец. Подумайте только: любой дом, любая аудитория 2 рубля в год. Без ордеров и канители. Выручите отца семейства. Вспомните, как я вас выручал, когда у вас излишек в 1,5 аршина отнимали. Зубами, можно сказать, защищал…

Я схватил его за горло и проскрипел:

– И вы?.. И вы также очумели? Все, все взбесились, ошалели!

– Берите, Антон Антипыч. Все застрявшие на земле берут. И вы берите, что хотите: библиотеки, курсы, школы, студии, лекционные залы, аудитории и палаты всякие, типографии, цинкографии, телефоны, телеграфы, издательства, редакции… Все равно пустуют… Никому не нужны больше. Школы преподают на волне 777 метров, оперы поют на 3,7, Госиздат идет на 211, р. партия на 1111 метров, Берлиц на…

Я схватился за голову, выбежал на улицу и начал кричать диким голосом:

– Караул! Милиция! Люди! Сюда!..

Сидевший у подъезда восточный чистильщик обуви смерил меня оловянными зрачками своих старческих глаз и жалко улыбнулся:

– Караул не криши, душа мой. Сос кричи! На 600 метры.

Я конвульсивно схватил его за грязную шинель и с пеной у рта взвизгнул:

– Где газетчик? Здесь рядом с тобой всю жизнь стоял газетчик! Отвечай, или я убью тебя.

– Зачим газечик? Нету болше газечик! Если "Звести" хочиш, слуший на 999 метры, если "Правда" хочиш, слуший на 666 метры, программа тиатр хочиш – слуший на три сто пытнацыт метры, если кушить хочиш…

Я отшвырнул его в сторону и побежал на Советскую площадь.

Колонна стояла на прежнем месте. Но почему на улице нет никого? Где те два миллиона живых людей, два миллиона копий моего собственного я?

Мне становилось невыносимо душно. Я протер глаза. Вот передо мной дом 1-й Студии Художественного театра, где я вчера еще смотрел "Двенадцатую ночь". Все, все здесь, как вчера, как год тому назад.

Лишь в окне конторы Пролеткино я неожиданно заметил поблекшее от времени:

ИЗВЕЩЕНИЕ.

Вследствие ликвидации кинотеатров радиокартины будут передаваться ежедневно от 3-х до 12-и час. на волне в 33 метра.

Я внезапно почувствовал жгучую боль в обоих висках, но собравшись с последними силами перебежал мостовую и ввалился в подъезд Моссовета.

Не успел я, однако, перешагнуть через порог, как в потолке что-то щелкнуло, сверкнуло, открылись какие-то гигантские клапаны, обнаружив чудовищных размеров, изолированные рогом, круглые очки, точь-в-точь такие, как у юноши в читальне. Какой-то далекий, но на редкость задушевный, музыкальный и в душу льющийся голос миллионом вибраций заполнил безлюдное здание насмешливым вопросом.

– Вам чего же собственно здесь надоть, гражданин? Ась?

– Власть! Где власть? Мне нужно говорить с властью! – кричал я в исступлении.

– Чудак человек! – отвечали вибрации, – нешто в наше время так можно разговаривать. Вон будка в углу, направо которая, РАДИОФОНОСКОП, автомат, там написано. Ежели, для примеру, простую осциллограму дать желаете, ставьте на 444 метра, ежели фотограмму – на 555, ежели звукопленку – на 888… Из застрявших, что ли, будете? – подтрунивал незримый часовой.