Чумные истории - [8]

Благополучно вернувшись домой, он принялся готовиться к тому неприятному делу, которое его ожидало, — к вскрытию тела усопшего Карлоса Альдерона. Эта операция должна была либо подтвердить предположение о нарушенном балансе в работе сердца и легких, позволив своими глазами увидеть, что произошло, либо поднять ряд новых вопросов. Алехандро испытывал одновременно брезгливость перед предстоявшим занятием и взволнованность ученого, который вот-вот совершит открытие. Такая возможность выпадала нечасто. В медицинской школе за все время он побывал на вскрытиях лишь четыре раза — Папа, поддавшись давлению светских кругов, неохотно, но все же дал позволение проводить вскрытия в каждой школе по разу в год, одолев таким образом официальный церковный запрет. Когда наступала очередь какой-то школы, во дворе, где устанавливали прозекторский стол, собирался весь студенческий корпус, посмотреть на это пренеприятное зрелище, на варвара-хирурга, который в течение трех дней постепенно расчленял лежавший перед ним труп. Студентам раздавались уже начинавшие разлагаться внутренние органы, и профессора, сидевшие на безопасном расстоянии, объясняли оттуда, на что обратить внимание. Цитируя Галена,[3] чьи слова для врачей были не менее священны, чем для евреев Тора, они нередко изрекали вещи, которые — как позднее обнаружил Алехандро — бывали неверны, ибо писались много веков назад. «С тех пор люди узнали так много нового, — не раз думал он, следя глазами за прозектором. — Безусловно, мы уже знаем больше, чем он!» Он сам хотел знать о человеческом теле все и, увидев все самостоятельно, сделать собственные умозаключения. Другого способа добиться того, о чем он мечтал, не было, и Алехандро прекрасно это понимал. Ему ничего не оставалось, кроме как тайком и воровски сделать свое дело.

Алехандро собрал инструменты, посетовав на нож, который, хотя и отличный, мало подходил для задуманного. Сетовал он и на время, которого было слишком мало, и он знал, что не успеет как следует все рассмотреть. Разбудив ученика, он вместе с ним съел легкий завтрак из хлеба и сыра, так как знал, что после этой работы они оба вряд ли смогут даже взглянуть на еду.

Он еще раз осмотрел руку ученика и обнаружил начавшееся нагноение. Но работать ею мальчишка мог, и выбора у них не было, если они хотели закончить начатое. Алехандро еще раз смазал ранку клеверным маслом, и они стали готовиться к вскрытию.

Оба надели на лица тряпичные маски, закрывавшие нос и рот, пропитанные настоем ароматических трав, чтобы на какое-то время защитить себя от запаха тлена, который, конечно, неизбежно проникнет и сквозь ткань, вынуждая их прекратить работу. Тщательно отгребли и спрятали сено, которое должно было им понадобиться для обратной поездки; после чего подняли укутанное саваном тело и перенесли в кабинет. Окна снова были закрыты ставнями от любопытных взглядов, света не хватало, потому пришлось засветить фонари, отчего в комнате стало невыносимо жарко. Уложив останки Карлоса Альдерона на столе, они осторожно сняли саван и отложили в сторону, чтобы потом снова использовать для облачения.

Исхудавшее, съежившееся за время болезни тело теперь походило на скелет. Останки плоти были цвета рыбьего брюха Пальцы на руках и ногах скрючились, словно изо всех сил сжимали драгоценности, кожа истончилась так, что сквозь нее видны были кости. Зрелище оказалось отвратительным, и Алехандро, как ни старался об этом не думать, почувствовал дурноту. Вонь забивалась в ноздри, вползала внутрь, и, чтобы его не вывернуло, ему пришлось отвернуться. Тем не менее, несмотря на жару и зловоние, он, молодой врач, был исполнен восторга. Он и сам был почти потрясен тем странным трепетом, какой вызывало в нем мертвое, уже не имевшее ничего общего с человеком тело и собственное нечестивое стремление его вскрыть.

Он сделал длинный надрез вниз от центра грудной клетки. Вверху его и посередине сделал два других, поперечных, раздвинул кожу и обнажил грудную клетку. Радуясь тому, что нет крови, которая залила бы здесь все, будь пациент живой («Да, — подумал он, — тут уже не помогло бы никакое обезболивающее!»), он, осторожно, чтобы не повредить внутренности, зубилом вскрыл диафрагму и развел края. В лицо ударило новой волной вони. Не обращая внимания на дурноту, он наклонился над телом, разглядывая легкие. То, что они были разной величины, бросалось в глаза. «Я так и знал!» — подумал он с нараставшим волнением. Сначала он пальпировал увеличенное легкое. Оно было плотное, затвердевшее. Неудивительно, что воздух в него не проникал. Второе легкое было мягче, эластичнее и, несмотря на серый цвет, по структуре и очертаниям напоминало сушеный абрикос.

Он разрезал больное легкое, и это было похоже на то, как режут мясо. Когда он разрезал второе, структура его оказалась иной, в отличие от первого эластичной. Это было невероятно — Алехандро учили, что оба легких должны расти и двигаться единообразно и, следовательно, быть абсолютно одинаковыми. Потому глаза у врача, несмотря на отвращение, испытываемое при виде лежавшего перед ним тела, лучились от счастья, и он был счастлив по-настоящему, ибо теперь узнал причину смерти Карлоса Альдерона.