Чума на оба ваши дома - [108]

Он умолк и со слабой улыбкой взглянул на Бартоломью.

– Все это глупости, разумеется, и в обычных обстоятельствах я не опустился бы до подобных суеверий. Но в тот день все было как во сне: эти церемонии Уилсона, вино рекой, горожане в колледже, беспорядки, попытка братьев Оливеров оставить тебя за воротами и в довершение всего – смерть Августа. Это было уже слишком. Я был глубоко потрясен, ведь я только что видел его живым. Это объясняет мое поведение?

Бартоломью пожал плечами.

– Пожалуй, да, но обычно ты не впадаешь в панику с такой легкостью.

– Ну, было и еще кое-что, – сказал бенедиктинец. – В тот день епископ говорил со мной. Он сказал, что хочет сделать меня своим доверенным лицом в Майкл-хаузе. Он рассказал о смертях профессоров в других колледжах и добавил, что Элфрит уже шпионит на него. Он хотел, чтобы я действовал независимо от Элфрита – в этом случае, если одна ниточка разорвется, другая останется целой. Срок на размышления, согласен я или нет, он дал мне до следующего дня. Когда Август умер, я по-настоящему осознал, во что меня просят ввязаться, и, откровенно говоря, ужаснулся. Но на следующий день я переговорил с епископом и пообещал, что возьмусь за дело – ради колледжа и ради университета.

Он снова помолчал.

– С тех самых пор я действую по поручению епископа. Я пытался предупредить тебя, чтобы ты держался подальше от интриг, Мэтт. Я думал, ты не осознаешь, во что можешь вляпаться, а убийство Августа показало: все это больше не глупая игра, которую со скуки затеяли ученые с живыми умами и переизбытком досуга, а нечто куда более опасное.

Лучина затрещала и догорела, и Бартоломью не в первый уже раз осознал, как он заблуждался. Он встал и осторожно потянулся. Потом уселся и принял решение. Он начал рассказывать Майклу все, что знал и о чем догадался сам.

XII

Майкл перестал жечь щепки и большую часть истории Бартоломью поведал во мраке. Он пробыл в темноте и одиночестве так долго, что время от времени начинал сомневаться, не примерещился ли ему Майкл, и несколько раз протягивал руку, чтобы прикоснуться к нему, или задавал ненужные вопросы, только чтобы услышать его голос. Бенедиктинец дополнял его повествование крупицами своих сведений, и, когда рассказ был окончен, у Бартоломью наконец-то сложилось впечатление, что он понимает большую часть событий. Майкл вздохнул в темноте.

– Колледжи станут в университете могущественной силой, Мэтт. Сейчас их пять, а на будущий год планируется основать еще два. Это означает, что будет семь учреждений, к которым относятся профессора и которым принадлежит собственность. Профессора будут больше уверены в будущем, чем преподаватели в пансионах, – чем дольше они остаются в колледжах, тем крепче их власть. У пансионов нет собственности, вследствие чего они по природе своей неустойчивы, и со временем их место займут колледжи. Уже сейчас самые влиятельные люди в университете – профессора колледжей, а не преподаватели из пансионов. Суинфорд, должно быть, решил, что надо положить конец росту колледжей, потому что вскоре их могущество настолько возрастет, что они станут независимы от университета и подомнут под себя пансионы.

– Но зачем? – удивился Бартоломью. – Суинфорд – профессор, обладающий весом в университете, и он мастер Майкл-хауза.

– В документах епископа значится, что ему принадлежат многие здания, в которых расположены пансионы, – сказал бенедиктинец. – Арендная плата сделала его богатым. Он не захочет расставаться с таким источником дохода.

– И в этом все дело? – поразился Бартоломью. – В деньгах? Как со Стивеном?

Майкл негромко рассмеялся в темноте.

– Мэтт! Ты что, с луны свалился? Неужели ты не знаешь, что почти все преступления в стране совершаются с намерением обогатиться? Конечно, есть еще старая добрая страсть, она тоже частенько играет свою роль. Но основное человеческое чувство – это алчность.

Они какое-то время сидели в темноте, потом Бартоломью заговорил – скорее ради того, чтобы услышать голос Майкла, чем ради возобновления дискуссии.

– Интересно, зачем Суинфорду столько денег? Кажется, будто он задумал что-то определенное.

– Может, и так, – сказал Майкл. – Завладеть еще одним пансионом, может быть? Или должностью?

– Должностью? – переспросил Бартоломью. – Что за должность он собрался покупать?

Майкл пожал плечами.

– Не знаю. Должность мэра? Положение при дворе? Епархию?

– Епархию? – воскликнул Бартоломью. – Нельзя стать епископом за деньги!

– Еще как можно, Мэтт. Возможно, не напрямую, однако кругленькая сумма, пожертвованная в королевскую казну, вполне обеспечит ему нужное положение. – Внезапно он ударил кулаком по ладони. – Ну конечно! Как же я не догадался! Епископ Линкольнский стареет, и на праздничном обеде в честь Уилсона Суинфорд интересовался у нашего епископа, кто будет преемником. Я сам слышал! Суинфорд копит деньги, чтобы стать епископом! Из него бы получился епископ – он образован, благородного происхождения и человек весьма уважаемый.

– Да уж, уважаемый, – заметил Бартоломью. – Убийца, взяточник, мошенник. Таланты, заслуживающие всяческого уважения.

Майкл ничего не ответил, но Бартоломью слышал, как он заерзал, пытаясь устроиться поудобнее на своем ящике.