Чукотскіе разсказы - [31]

— Яякъ, Яякъі — говорилъ Коравія, занятый своей мыслью.

— Я слышалъ это! — продолжалъ Нуватъ, не обращая вниманія на его слова. — Вольные голоса[64] приносили мнѣ издали грозныя вѣсти. Духи шептали мнѣ на ухо днемъ и ночью. Мать Горнаго Эха откликалась изъ ущелья, остерегая. Въ безлюдной пустынѣ неслись крики, зовущіе на помощь. Въ ночной темнотѣ раздавались предсмертные стоны. Земля и небо, девять вселенныхъ, подземныя и надземныя бездны остерегали меня, а я не хотѣлъ ничего понять.

— Погонимъ Яяка! — твердилъ Коравія. — Темнѣетъ. Будетъ темно ѣхать.

— Не хочу! — сказалъ, наконецъ, Нуватъ, вслушавшись въ слова товарища. — Довольно я крови пролилъ на землѣ.

— Я погонюсь! — горячо сказалъ Коравія. — Пусть я одинъ. Ты уже исполнилъ свою долю. Оставайся съ сестрой. Пусть голова Яяка на мои руки.

— Не надо! — сказалъ Нуватъ настойчиво. — Довольно крови пролито на эту мерзлую землю. Семь душъ сегодня ушли, запачканныя въ красное. А убійцу видитъ Наргиненъ.

Коравія хотѣлъ что-то возразить.

— А я тебѣ говорю, — повелительно сказалъ Нуватъ, — не ищи и не убивай больше! Наргиненъ видитъ и слышитъ, и знаетъ самъ. Говорю тебѣ, если станешь искать жизни убившаго, потеряешь и свою. И родъ до конца истребится, ибо съ кѣмъ останется Янта безъ тебя?

— А ты? — сказалъ Коравія съ удивленіемъ.

— Меня зовутъ, — сказалъ таинственно Нуватъ. — Я не могу идти съ вами.

Коравія хотѣлъ сказать что-то, но посмотрѣлъ на лицо Нувата и смолкъ. Ему показалось, что Нуватъ не здѣсь, около него, а гдѣ-то, Богъ знаетъ, какъ далеко, и что онъ совсѣмъ не услышитъ его словъ. Янта стояла рядомъ съ нимъ, онъ указалъ ей глазами на брата. Дѣвушка тихо обошла сзади и стала съ другой стороны Нувата.

— Другъ! — сказала она, кладя руку на плечо молодого человѣка. — Развѣ ты меня хочешь оставить? Возьми и меня съ собой! Изъ всей семьи ты одинъ остался надо мной.

— Вотъ твоя семья! — сказалъ Нуватъ, указывая на ея жениха. — Сдѣлай ее женою, Коравія! Время твоего выкупа кончилось.

Онъ, повидимому, не подозрѣвалъ, какою цѣною Янта купила себѣ пощаду сегодня утромъ.

— Поѣзжайте къ себѣ домой! — сказалъ Нуватъ. — Не ходите по этому морю. Будьте оленными. Живите на «горѣ»[65]. Вотъ ваши собаки. Дорожную пищу возьмите отъ сѣтей на льду. Не заходите въ шатры, не берите ничего. Пусть все останется тѣмъ, ушедшимъ… — И онъ сдѣлалъ рукой неопредѣленный жестъ. Потомъ, доставъ изъ своей семейной кибитки длинный ремень, обвязалъ свой шатеръ точно такъ же, какъ былъ обвязанъ шатеръ Уквуна. Потомъ подошелъ къ заднему шатру и, натянувъ оболочку, плотнѣе укрылъ ноги Уквуна, такъ, чтобы скрыть ихъ отъ посторонняго взора.

Коравія посмотрѣлъ на эти жилища, теперь превратившіяся въ могилы, и на эту молчаливую фигуру, тихо переходившую отъ одной двери къ другой, и ему стало страшно. Ему припомнились разсказы стариковъ, какъ во время Великаго Мора Духъ смерти ходилъ по ночамъ между покинутыми шатрами, считая свою добычу. Онъ не сталъ спорить долѣе и, повернувъ свою нарту къ морю, усадилъ на нее невѣсту. Кромѣ нея, онъ ничего не увозилъ изъ поселка. Онъ разсчитывалъ провести ночь на льду у сѣтей, а на разсвѣтѣ, запасшись тюленьимъ жиромъ и мясомъ, вернуться вновь на твердую землю и пуститься въ путь. Черезъ минуту его собаки уже мчались по ледянымъ полямъ. Когда онъ обернулся, чтобы бросить прощальный взглядъ на опустѣлый поселокъ, высокая фигура Нувата стояла на краю взгорья и, казалось, смотрѣла имъ вслѣдъ.

* * *

Черезъ два мѣсяца послѣ описанныхъ выше событій, настоятель чукотской миссіи (кстати сказать, живущій въ Нижнеколымскѣ, въ шестистахъ верстахъ отъ ближайшаго чукотскаго поселка) вздумалъ сдѣлать «объѣздъ по миссіи». Уже третью весну онъ все собирался съ мужествомъ для трудной и небезопасной поѣздки по Ледовитому морю и каждый разъ возвращался съ полдороги. На этотъ разъ онъ твердо рѣшилъ добраться, по крайней мѣрѣ, до мыса Эрри. Экспедиція путешественниковъ, состоявшая изъ десяти человѣкъ, на шести собачьихъ упряжкахъ, послѣ восьми ночлеговъ подъ открытымъ небомъ, пересѣкла по льду морскую губу, отдѣляющую островъ Айонъ отъ Шелагского мыса. Русскіе не взяли съ собой запаса ѣды для себя и корма для собакъ; они надѣялись найти и то, и другое у Кителькута. Но ихъ ожидало жестокое разочарованіе. Шатры стояли на мѣстѣ, но изъ-подъ косматыхъ шкуръ никто не вылѣзъ, чтобы привѣтствовать путниковъ. Только нѣсколько одичалыхъ собакъ, еще бродившихъ по поселку, отозвались хриплымъ воемъ на разноголосый лай колымскихъ упряжныхъ псовъ.

Пріѣзжіе остановились поодаль и послѣ нѣкотораго колебанія отправились на рекогносцировку. Шатры были попрежнему обвязаны ремнями, но весеннія вьюги ворвались внутрь и занесли толстымъ слоемъ снѣга огнище и домашнюю утварь, разбросанную на землѣ. Изъ-подъ снѣга все же виднѣлись человѣческія руки и ноги, полуобглоданныя собачьими зубами. Путешественники, пораженные ужасомъ, бѣжали къ своимъ нартамъ. Проведя въ невыразимой тревогѣ безсонную ночь и дождавшись разсвѣта, они поспѣшно пустились въ обратный путь, стараясь поскорѣе добраться до своихъ собственныхъ поселеній. Имъ казалось, что времена чукотскихъ войнъ возвратились обратно, тѣ грозные годы, когда по всей землѣ отъ Анадыра до Колымы и отъ Пильгина до Индигирки всюду можно было находить подобные поселки, населенные мертвецами.