Чукотская сага - [8]

* * *

Вскоре Гэмалькот понял, что болтовня исходит не от Унпэнэра: Нутэнэут сама призналась мужу, что вынуждена была рассказать о семейной ссоре школьному сторожу Кабицкому. А затем понял Гэмалькот и то, что люди относятся к его поступку неодобрительно.

Как-то подошла к нему в правлении Рультынэ — бригадир пошивочной бригады

— Что, Гэмалькот, не помирился ещё с сыном?

— А у меня с ним ссоры и не было, — неохотно ответил Гэмалькот.

— Люди говорят — была.

— А про тебя люди ничего не говорят? Может, у тебя с Эйнесом тоже ссора была?

Рультынэ удивилась. Её единственный сын Эйнес — директор школы, человек образованный, спокойный. У неё самой тоже ровный характер. Да она, пожалуй, за последние пятнадцать лет ни разу громкого слова ему не сказала.

— Что-то я тебя не пойму, Гэмалькот.

— Сейчас поймешь. Эйнес в школе живет, в доме? Да?

— Да.

— А ты в яранге живешь, не хочешь к нему в дом перебраться?

— Нет, мне в яранге удобней, привыкла я к ней.

— Ну вот, такая в точности ссора и у меня с Унпэнэром: он хочет окно делать, а я не хочу.

Но не так-то легко сбить с толку Рультынэ.

— А это не одно и то же. Мы с Эйнесом отдельно живем, друг другу не мешаем.

— А если мы вместе живем, так я, выходит, должен во всем потакать Унпэнэру?

— Зачем потакать? С Унпэнэром всегда можно сговориться. Надо только помнить, что дети вперед смотрят, тянутся к новому. Не надо у них поперек дороги стоять.

— А если бы Эйнес задумал твою ярангу дырявить? Хотел бы я послушать, как бы ты тогда рассуждала.

— Думаешь, он меня в покое оставил? — смеется Рультынэ. — Он хочет мне в ярангу электричество провести.

— Электричество — в ярангу? Нет, это опасно. Пожар будет.

— А почему в домах не опасно? Разве дерево хуже моржовой шкуры горит?

— Дом — совсем другое дело! Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю, Гэмалькот. Эйнес говорит, что это не опасней, чем жирник. От жирников пожары бывают гораздо чаще. Просто у нас кто-то выдумал, будто в яранги нельзя проводить электричество. Есть колхозы, в которых электричество во все яранги проведено. И никаких там нет пожаров.

— Нужно по крайней мере посоветоваться с Кэлевги.

— Эйнес приводил его ко мне. Кэлевги говорит, что можно.

— Сейчас говорит, что можно, а потом скажет, что ветряк не тянет. Он должен в первую очередь обеспечить школу, в клуб должен дать свет. — Гэмалькот стал загибать пальцы. — Дальше… Магазин, мастерская…

— Подожди, Гэмалькот. Кто не хочет пить, тому и ближний ручей далек.

— Разве я неправильно сказал?

— Конечно, неправильно. Кэлевги говорит, что ветродвигатель у нас всё равно недогружен. Просто ты, Гэмальнот, немного сторонишься нового. На моём месте ты, наверно, не согласился бы.

— А ты согласилась?

— Да. Мне, конечно, и при жирнике неплохо было, но Эйнес уже отвык. Хоть он и отдельно живет, а ведь ест-пьет у меня. Пускай делает как хочет, мне от этого хуже не будет.

И она заторопилась домой: скоро Эйнес придет, надо приготовить обед.

Пошел домой и Гэмалькот. Почему, собственно, он должен сторониться собственной яранги? Враги его там поджидают, что ли? Смешно!

Унпэнэра ещё не было дома, пообедали втроем. После обеда Йорэлё убежал к товарищу, а Гэмалькот снова принялся за починку нарт: так ведь и не успел тогда новые копылья поставить; один копыл выстрогал, а для другого только чурку приготовил.

Он садится у входа в свою ярангу и начинает обстругивать чурку. Надо бы, пожалуй, поговорить с Унпэнэром, не вечно же бегать друг от друга. А как поговоришь? Этот мальчишка, чего доброго, подумает, будто отец прощения просит. Сначала надо поговорить с Нутэнэут, пусть она ему объяснит. Позвать её и сказать: «Ты бы, Нутэнэут, объяснила Унпэнэру, что нехорошо это…»

— Ты меня звал, Гэмалькот?

— Что?

— Мне показалось, ты позвал меня.

Оказывается, она вышла из яранги и стоят рядом. Он замечает это не первый раз: ещё только собираешься позвать её, а ей слышится, будто уже позвал.

— Не знаешь, Нутэнэут, Унпэнэр скоро придет?

— Наверно, не скоро. Он теперь поздно приходит. Наверно, тебя боится.

— Чего же ему бояться? Я своему сыну не враг.

— Вот в том-то и дело. О том и я говорю.

Это можно понять двояко: то ли это значит, что именно так она говорила Унпэнэру, то ли — что Гэмалькоту самому не следует об этом забывать. Дескать, если не враг, так нечего скандалить, обзывать взрослого сына паршивым щенком, нечего стекла бить… Но муж предпочитает не уточнять. Он спрашивает:

— Как там у него, не знаешь? Нового стекла не достал?

— А где ж он достанет? У Кабицкого больше нет. А если и есть, так он теперь всё равно не даст. Может, сказать Унпэнэру, чтоб у Вамче попросил?

— Как что, так сразу — к Вамче! Где ему Вамче возьмет? Из кладовой я не дам, у меня только два стекла осталось. Если в парнике разобьется, Вамче с меня спросит, не с кого-нибудь. То же самое, если в правлении или в мастерской… На Кабицком одна только школа, а на мне — целый колхоз!

— Вообще-то Унпэнэр, может, и достал бы…

— Где?

— Кабицкий осенью на полярной станции окна стеклил. У полярников, говорит, большой запас — за три года не израсходуют. Говорит, что для такого дела начальник станции даст, не пожалеет.