Чугунный всадник - [31]

Видя, что обитателям никакого вреда от чугунного ужаса не происходит, санитары понемногу поднабрались мужества, стали даже покрикивать и поторапливать. Лопаты оказались в руках у всех, и очень скоро двор украсился котлованом, посреди которого…

Нет, не этого ожидал Шалва Евсеевич. Памятник, конечно, имел место, но не тому. Это была конная статуя. Всаднику, судя по всему, торопиться было некуда. Голову всадника украшала пресловутая чугунная спортивная шапочка с иностранной надписью «Оклахома-сити». Торс его был одет в гимнастерку, поверх которой небрежно была наброшена римская тога. Нижняя часть всадника носила персидские шальвары, причем литье весьма искусно передавало особенности восточного орнамента. Ноги были босиком, но со шпорами. Лицо всадника выражало то ли вовсе ничего, то ли очень сложную гамму чувств. При желании можно было найти в нем и уверенность в единожды принятом решении, и непримиримость ко всякого рода отклонениям от веками выработанных норм, и глубокую заботу о самых широких слоях населения, и подспудную связь с этими самыми слоями, и надежную охрану материнства и детства, и судьбоносную прозорливость, и готовность в любую минуту дать отпор самому грозному агрессору — для этого дела всадник приготовил хорошую колотушку с шипами. В общем, много чего можно найти.

Мы же, например, находим уже два века в лице Медного всадника и ум, и благородство, и ярость, и величие — потому что боимся признаться себе и особенно другим в том, что ничего в этом лице нет, кроме тупой, тяжелой пучеглазой злобы и ненависти ко всему, что совершается не по его воле, ненависти к нам, таким маленьким, задирающим головы, живущим мелкими интересами и страстями…

Этот всадник был чугунный, зато конь вполне живой. Он еле заметно переминался с ноги на ногу, из его ноздрей вились еле заметные струйки пара. Но дядя Саня заметил, хоть и не удивился — чугуняка на то чугуняка, чтобы живое давить. Удивился он только незнакомой породе — все стати арабские, а масть золотисто-бронзовая, как у низкорослых бурятских лошадок.

Конь попирал копытами не какую-нибудь там жалкую змею, а все семь смертных грехов зараз; грехи изображались аллегорически в виде семи небольших, но очень противных фигурок.

Далее следовал цилиндрический постамент, не больно-то высокий. Референт Друбецкой-заде уже успел прикрепить к постаменту табличку «Охраняется государством». Но и без таблички здесь писанины хватало. Только буквы были и не русские, и не латинские, и не арабские, а так.

Ученые люди сразу стали всяк по своему толковать надпись на постаменте. Но Друбецкой-заде живо пресек это дело. Он хорошо помнил, как перед войной загремел отцовский приятель-египтолог. Этот египтолог взялся переводить с редкого папируса песню строителей пирамиды Хеопса, и получилось вот что примерно:

Богиня утра овевает нас своим свежим дыханием;

Это дыхание несется со стороны Нила.

Моя подруга, чьи волосы подобны овечьей шерсти,

Почему ты не радуешься гонгу, зовущему нас

На работу?

В этом усмотрели намек на очень популярную песню, написанную расстрелянным кулацким поэтом. И пропал египтолог. Так что лучше от греха подальше ничего не расшифровывать, покуда не придут указания. И указания пришли:

— …представляет собой замечательный памятник… достояние всего прогрессивного… таятся несметные сокровища… долг перед человечеством… усилим углубление… обязательство обогатить шедеврами… А на мою могилку! Да никто не придет!! Только раннею весною!!! Соловей пропоет!!!!

Умные люди поняли так: находка находкой, а копать придется и дальше.

Ночью, после отбоя, Заведение гудело. Самые разные планы насчет статуи строил народ. Самые отчаянные на словах предлагали чугуняку стащить и через невидимого вахтера Иннокентия Блатных и его задушевного друга Бокассу продать сумасшедшему японскому миллионеру; коня же употребить в пищу. Вольнодумцам не давала покою надпись — может быть, чугунный-то как раз и основал Заведение? Мистики впали в состояние сатори и городили уже черт знает что. Санитары, мучимые своими секретными суевериями, тайно рыдали. Тут они как в воду глядели.

22. НЕ ВОДИЦА

Семен Агрессор и Терентий Тетерин памятником себе головы не забивали — внимательно осмотрели, символов своих не нашли, наплевали и забыли. Для работы они облюбовали себе самый дальний и глубокий штрек. Там, от глаз подальше, они проводили закрытые заседания масонской ложи, выносили немало самых коварных и преступных планов мирового господства. Туго придется человечеству, когда Семен с Терентием сподобятся выйти на волю! Терентий прикидывал подчинить себе международную наркомафию, Агрессор — сионисткое лобби. Работали лопатами так себе, неторопко, потому что давно втянули санитара-десятника в свои липкие тенета.

Но в этот день оба решили вовсе пошабашить.

— Сил никаких больше нет, — сообщил Семен Агрессор. — Видно, выполнена миссия моего народа на этой земле.

— И я завяжу, — согласился Тетерин. — Сколь можно на тебя пахать? Я мантулю, а ты то на скрипочке, то кины снимаешь…

— Но у меня нет никакой скрипочки, я не умею на скрипочке! возмутился Агрессор. И глубоко всадил свой моторизованный заступ в землю, давая понять, что вытаскивать его сегодня не намерен.