Чуффеттино - [3]

— Ничего. Я просто так сказал: Гм!

— Слушай же: у тебя в корзинке 27 каштанов, и ты должен пройти расстояние в один километр длиною. Через каждые пятьдесят метров ты останавливаешься и съедаешь по одному каштану… Запиши эти числа на доске… Теперь ответь мне: когда ты пройдешь этот километр — сколько каштанов у тебя останется?

На этот раз приятель Чуффеттино поднимает кверху 7 пальцев, но мальчуган делает отрицательный знак головой.

— Сколько же? — спрашивает учитель, поправляя очки.

— Все — решительно отвечает наш герой.

— Все! — повторяет учитель, снова выходя из себя. — Как — все? Глух ты — что ли? Если через каждые 50 метров ты будешь съедать по одному каштану…

— Да я их совсем не буду есть! Я каштанов не люблю.

При этой новой выходке весь класс разражается громким неудержимым хохотом.

Учитель окончательно свирепеет.

— Вон! Вон отсюда! — неистово кричит он. — Домой, мальчишка! Негодяй! Мерзавец! Жалею твоих родителей… Иметь такого сына! Какую будущность ты себе готовишь?! — Ну, живо отсюда, живо! И чтобы я больше никогда тебя здесь не видел. Никогда! Понял?..

В ответ на всю эту гневную тираду Чуффеттино только слегка пожал плечами и проговорил таким спокойным голосом, точно ровно ничего не случилось:

— Правильно! Мне и самому здесь очень надоело… Не понимаю, дорогой господин учитель, как вы можете находить удовольствие во всех этих книжках?! Ваше счастье! До свиданья и спасибо!

Выйдя из школы, Чуффеттино почувствовал прилив необыкновенно веселого настроения духа. Он кинулся бежать во всю прыть по направлению к мастерской своего отца, выкидывая по дороге самые дикие прыжки и скачки.

— Папа, — радостно кричал он, завидя издали сарайчик башмачника. — Послушай! Папа…

Услыхав его голос, дядюшка Анастасий с удивлением высунул голову из дверей своей мастерской.

— Что такое? Разве сегодня не учатся? — спросил он.

— Ни сегодня, ни завтра! — восторженно объявил Чуффеттино, успев подбежать к порогу сарайчика как раз во-время, чтобы дать обычный пинок ногой бедной Джиджи, которой не удалось улепетнуть от своего мучителя.

— Как? И завтра не учатся? — переспросил дядюшка Анастасий с волнением. — Но почему же? И когда же опять откроют школу?.. Думать, что ты целыми днями будешь на свободе!..

— Школу больше никогда не откроют! Разве ты не знаешь новости? Правительство запретило детям учиться, а учителя устроили забастовку.

— Что ты мелешь, лгунишка? Опять сочинил какой-то вздор! Постой, постой, вот я сейчас сам пойду и все узнаю толком.

В то время, как дядюшка Анастасий торопливо развязывал свой передник, у дверей мастерской появился сам учитель, который, воспользовавшись рекреацией, пришел рассказать старому башмачнику о проделках его сына.

— Послушайте, — сказал он, — Мне пришлось выгнать вашего мальчишку из школы, потому что иначе он кончил бы плохо… Это бессовестный лентяй, бродяга! Мне от души вас жалко, дядюшка Анастасий. Вы — честный работник.

Старый башмачник был поражен, как громом. Что Чуффеттино был лентяем, сорванцом, самым плохим учеником в школе, — это он, конечно, знал, но чтобы он мог дойти в своем поведении до того, чтобы быть выгнанным, — этого он не предполагал! Слова учителя его глубоко потрясли, и он в сильнейшем волнении бессвязно бормотал:

— И это еще!.. И это!.. О, что ты со мной делаешь! За что ты меня так мучаешь? С самого своего появления на свет этот ребенок причиняет мне одни только страдания… А я так желал его!.. Но что же мне теперь делать… Что делать? Выгнать его из дома — я не могу… Он мой сын и, к своему стыду, я люблю его… Он останется со мной. Но что я буду с ним делать? Что делать?..

Дядюшка Анастасий судорожно всхлипнул и отер глаза обратной стороной ладони. Чуффеттино в глубине души не был злым мальчиком. Горе отца его тронуло. Он подошел к нему и тихо шепнул:

— Папа… Я больше не буду… Прости!

— Жалкий ты мой! Ведь всего хуже ты сам себе делаешь. Я-то тебя прощу, да мое прощение беды не исправит… А поправить нужно.

— Я поправлю…

— Но как? Чем? Господин учитель! Научите нас, посоветуйте!..

— Отдайте его обучаться какому-нибудь ремеслу. По-моему это лучше всего. Если его хозяином будет человек взыскательный и строгий, — кто знает, — может быть, он и исправится.

Башмачник снова взялся за дратву; а герой наш протиснулся после долгих усилий между спиной отца и стеной лавчонки, заняв место бедного Джиджи.

Башмачник сидел внутри мастерской, а учитель напротив его, наполовину в мастерской, наполовину на улице, за недостатком места. Солнце безжалостно жгло его затылок, и учителю казалось, что он поджаривается.

— Я бы советовал…

— Говорите, говорите, — подхватил башмачник в то время, как Чуффеттино старался пропихнуть у него между ногами кота, — ваши слова золотые.

— Вот что, тот кузнец, что на площади, нуждается в мальчике…

— Убирайся к черту! — закричал башмачник, стараясь ударить ногой кошку.

— Вы это мне?

— Вам? Что вы, маэстро? Это я кошке. Продолжайте, пожалуйста. Так, говорите, кузнец?

— Поговорите-ка с кумом Теодором… Не забудьте, что его прозвали Триплетта, и он очень сердится за это; смотрите, чтобы у вас это как-нибудь не вырвалось…