Чудовище - [25]

А низенький лишь сбросил в дыру авоську и пакет, как бы присовокупляя их содержимое к хранящимся там награбленным у трудового люда богатствам.

Антона Варфоломеевича поставили к стене, прямо под картиной голландских мастеров восемнадцатого века, на которую почему-то никто из экспроприаторов не обратил внимания. Матрос вытащил знакомый уже Баулину «мандат», перевернул его другой стороной и стал зачитывать текст. Стволы винтовок медленно поднимались, Антон Варфоломеевич думал со странной покорностью, что он помрет еще до того, как грянут выстрелы, а вода струилась, журчала, стекала в искромсанный широкий зев.

— …как врага и подлого наймита! Обжалованию не подлежит! — заключил матрос. И поднял вверх руку с маузером.

В эту минуту из коридора послышалось бурчание, и в комнату вошел человек в черной кожаной куртке и в пенсне. Он морщился и разводил руками, ступая осторожно, высоко поднимая ноги, хотя воды в комнате было разлито равномерно — по щиколотку.

— Отставить, — сказал он устало. — Ну нельзя же так, товарищи. Ведь суда еще не было. Вы же знаете, должен быть суд, а потом и к стенке уже, чтоб по правилам.

— А я б эту кулацкую рожу в нужнике утопил! — сказал низенький зло.

— Утопим, — согласился кожаный, — после суда, непременно утопим.

Антон Варфоломеевич стоял на коленях, молитвенно сложа руки на груди, и пожирал кожаного глазами, в которых были и восторг и благоговение. Это было его спасение!

— Запротоколируйте! — сказал человек в кожанке окопнику.

Тот достал из кармана огрызок карандаша, принялся мусолить его, приговаривая:

— А я б контру, паразита мировой буржуазии, своими руками придушил! Чего с имя рассусоливать?!

— Конечно, придушим, — согласился и с ним кожаный, — сразу после суда возьмем да и придушим. А теперь пора, товарищи!

Он решительным шагом подошел к краю дыры и без промедления сиганул в нее. Следом попрыгали и остальные. Окопник не утерпел и перед самым прыжком обернулся, погрозил Антону Варфоломеевичу пальцем.

— До свиданьица, гнида! — проговорил он и тут же исчез.

Дыра на глазах начала зарастать новеньким блестящим паркетом, пока не исчезла совсем. Баулин прошел в ванную — трубы были искорежены, как после землетрясения. Он сунул ради любопытства палец в отверстие одной из них — оттуда выпал самый настоящий желтенький луидор, следом посыпалась посверкивающая алмазно-прозрачная мелочь.

Нет, все-таки сон, решил про себя Баулин. Он был почти счастлив. Но в голове стучало с прежней назойливостью: надо прятать, срочно, пока не поздно!

В коридоре подсохло. Обрывки обоев сами собой приклеились на прежние места. Лишь мерцал холодным светом оброненный окопником в углу граненый штык да хрустели под ногами щепки.

Антон Варфоломеевич подошел к раскрытому на кухне окну и впервые в жизни, глядя куда-то вверх, в поднебесные темные выси, размашисто и истово перекрестился.

На следующий день Антон Варфоломеевич на службу не пошел. Едва поднявшись с постели в половине десятого, когда жена уже упорхнула на работу, он потянулся к телефону. Руки не слушались, трубка пыталась выскользнуть из ладони, номерной диск не поддавался, да и сам телефон все норовил сползти со столика. "У-у! Поганые эргономисты!" — выругался вслух Антон Варфоломеевич, имея в виду конструкторов аппарата, занимавшихся удобством его использования. И на самом деле — для того чтобы набрать номер, постоянно приходилось придерживать телефон другой рукой.

— Сашка? Ты?!

— Вас слушают, — ответствовал Сашка, явно не узнавая осипшего шефа.

— Оглох, что ли?! — Антон Варфоломеевич не на шутку разъярился. — Что с директором?

— Антон Варфоломеевич? — Сашенька залебезил. — А я вас и не признал, счастливым будете, с добрым утречком вас, — тараторил он, — как здоровьечко?

— Да ты умолкнешь?! Что там, спрашиваю, отвечай, преда… — сон еще крепко сидел в памяти Баулина, но все же он вовремя осекся.

— Все понял, — бодро ответил порученец, хотя ничего-то он ровным счетом не понимал, — новостей нету. Нестеренко этого тоже пока нет. Ждем к вечеру, может — завтра с утра. А отчетик наш готов почти, последние бабки подбиваем, в общем, слепили на славу.

— А ну его к черту! — В голове Баулина гудело. — Что еще?

— Все! — твердо заявило доверенное лицо.

— Тогда лады. Сегодня меня не ждите, буду дома работать. Вот теперь и у меня все.

Антон Варфоломеевич бросил трубку, отчего телефон наконец слетел с тумбочки, но, к счастью, застрял между нею и стенкой, обитой небесно-голубым шелком, и тут же отчаянно заверещал. У Баулина все внутри перевернулось, содрогнулось в приступе раздражительности. Он вновь схватил трубку, чертыхаясь и пытаясь вытащить непокорный аппарат из щели.

— Это прокуратура? — спросил металлический голос.

Ничего не ответив, Антон Варфоломеевич выдернул телефонную вилку из розетки и повалился на постель в полнейшем бессилии.

До трех часов дня Антон Варфоломеевич спал беспробудным сном, и ничего ему не снилось. Свинцовая мгла проглотила его и оставляла в своей власти в течение нескольких часов. Но все имеет свой конец. Разбудил его тот же телефон.

Спросонья Антон Варфоломеевич долго не мог понять, что творится и кто посмел прервать столь необходимый ему сейчас отдых, — голова была несвежая, и потому, не открывая глаз, он поначалу грешил на будильник. Шевельнуться было лень. Потом до него дошло — будильник трещал бы намного противнее и громче, а тут было мелодичное треньканье. "Что за чертовщина?" — подумал он, но потом сообразил — приезжала жена домой обедать, приезжала на их славненьком «Жигуленке», который Антон Варфоломеевич так и не научился водить. Она-то и подключила, верно, проклятый шнур.