Чудовище Франкенштейна - [46]

Легкие обжигало с каждым вздохом. На лбу шипел пот. Тлеющие угли целовали ладони и оставляли на них укусы любви.

И вдруг… пелена, окутавшая мой разум, полностью выгорела, и меня осенило: «Книги!» Я уничтожал самое дорогое. В прошлом, когда рядом не было живых людей, я всегда имел при себе бумажную плоть. Если я не слышал голосов, при мне всегда были слова на листах бумаги. А теперь все это сгорело, и пожар устроил я сам.

Я пробрался обратно в кабинет. Некоторые книги еще можно было спасти — непременно нужно спасти хотя бы парочку! Любой новый шрам того стоил. Я пополз по-пластунски, но огонь преградил мне путь, точно Змею: возврата в Эдем нет. Со слезами на глазах мне пришлось распрощаться с библиотекой. Я нашел главную лестницу и скатился вниз: перила по обе стороны походили на две огненные колеи. За спиной неистово трещало пламя, все больше разгораясь, пока его рев не заглушил все прочие звуки.

Почти ослепнув, я выбрался наружу. После клубов дыма свежий воздух пронзил легкие роем злобных ос.

Маргарет валялась на земле и кашляла, прижимая руку к груди, рядом стояла служанка. Люди, которые должны были охранять всех от меня, побросали дубинки, мушкеты и кинжалы на землю. Слуги в ночных рубашках, халатах и колпаках сгрудились маленькой кучкой. Запрокинув головы, они смотрели как завороженные, ничего не замечая вокруг. Я удивился, что их так мало: для столь большого дома требуется гораздо больше прислуги.

В одном из пылающих окон на втором этаже мелькнула мужская фигура. Человек заколотил по стеклу сначала ладонями, а затем сжатыми кулаками. В изумлении я узнал высокую худую тень Уолтона. Как он выжил среди этого пекла?

Он без устали дубасил по стеклу, скребся, бил плечом. Фигура скользнула вниз, через секунду выпрямилась — со стулом в руке, который изо всех сил швырнула в оконное стекло. С ужасным скрипом деревянная рама вывалилась наружу. Стекло посыпалось серебряным дождем. Уолтон спрыгнул на каменные плиты, словно пугало, в которое попала молния: голова, туловище, руки и ноги сверкали пламенем.

Маргарет, которая еще пару секунд назад не могла шелохнуться, с трудом встала на ноги, помчалась к брату и потушила огонь собственным телом. Скорченная фигура не шевелилась. Пронзительный крик Маргарет перекрыл рев пожара.

Уолтон был мертв.

Но я не ощущал радости победы — лишь смертельную усталость.

Окна лопались одно за другим, звенело разбитое стекло.

Уинтерборн! Я оставил его на первом этаже, в пьяном забытьи, решив приберечь на десерт. Я не уступлю огню свое право на его уничтожение.

В нетерпении я обогнул дом, но Бартон уже вытаскивал бездыханное тело хозяина из горящего здания на белую гравийную дорожку. Слуга поднял глаза. Слезы проложили белые тропки на его закопченных щеках.

Смерть обманула меня, но я на нее не злился. Нисколечко. Так отчего же я не мог вздохнуть? Почему меня душила злость?

Уолтон был прав: я порочен, аморален, противоестественен. Незачем мне было рождаться. Незачем жить. На краткий миг я стал человеком. Но вот Уинтерборн мертв, и я больше не человек. Мало того, что я убил отца, дарованного мне судьбой, так еще и убил отца, которого избрал сам.

Меня душил стыд.

Я избегал грустного, безжалостного взгляда Бартона.

Пригнувшись, я отбежал и сел поодаль, сердце разрывалось на куски. Потом я все же обернулся. Наконец-то я создал зеркало, в котором отразился целиком: я окинул всю свою жизнь одним взглядом, мне открылось, кем я был и что сделал, кто я и что делаю. Я взял слова из книги, которую люди зовут Откровением, и присвоил их:

Я был звездой, падшей с неба на землю, и дан был мне ключ от кладезя бездны. Я отворил кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя.[8]

И вот солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю; и небо скрылось, свившись, как свиток; и цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?[9]

Назойливый звон колокола известил, что пожарная бригада, запоздалая и бесполезная, выехала из Таркенвилля. Я ушел.

Пока спускался со скалы, меня охватил приступ горя, стыда и отвращения, и я чуть не сорвался. Замерев, я крепко вцепился в отвесную каменную стену.

Что, если просто отпустить руки?

Прошла минута, за ней другая, а потом…

Мне расхотелось умирать. Но как жить дальше? Прежде меня выслеживал один сумасшедший. Я покинул среду отверженных и осмелился пойти к цивилизованным людям. Теперь они пышут цивилизованной ненавистью и будут охотиться за мной так тщательно и методично, как Уолтону и не снилось.

Они обыщут города, полагая, что я попытаюсь затеряться в безымянной толпе. Прочешут поля, решив, что я скроюсь в норе, как барсук. Значит, мне нужно уйти в такое дикое место, которое отпугнет даже тех, кто жаждет моей гибели, — место, где я буду править единолично.

Я судорожно рассмеялся и плотнее прижался к скале, чтобы не упасть. Разве мне еще не показали мою империю? Есть ли на свете более дикие места?