Чудотворцы - [19]

– Тогда иди с миром – отрезал Маттитьяху и повернувшись спиной к Апеллесу, направился было обратно.

– Стой, Маттитьяху Хашмонай! – закричал тот – Ты что, отказываешься выполнять повеление нашего правителя?

Иудей остановился и медленно, повернув голову вполоборота, отчеканил:

– Много земель, и много народов с великим множеством своих богов населяют империю твоего царя. Но пусть даже все они станут повиноваться ему и оставят веру своих отцов, я, мои сыновья, и мои братья, останемся верными союзу наших предков. Сохрани нас Господь, чтобы мы оставили закон и обеты. Мы не будем повиноваться приказаниям царя и мы не уклонимся от нашей веры ни на шаг, ни вправо, ни влево6.

Пока он говорил, из толпы вышли пятеро молодых мужчин, похожих лицом на иудейского священника, но с иссиня-черными, а не седыми бородами, и Публию стало ясно, о каких сыновьях говорил Маттитьяху. Еще он упомянул братьев, но похоже это был образ речи, потому что несколько мужчин, потянувшихся вслед за пятерыми, не были похожи на ни на них, ни на их отца. Вот только выражение лиц у них было такое же: их лица выражали мрачную решимость. И такую же решимость выражало лицо иудейского священника, когда он встал впереди своих сыновей, образовавших подобие клина у него за спиной.

– Ну что же – с холодным спокойствием сказал Апеллес – Раз ты не хочешь повиноваться нашему правителю, то пусть гнев богов падет на твою голову.

– Я не боюсь ваших богов – так же спокойно отозвался Маттитьяху – Меня хранит мой Господь.

– Ты забываешь, что волю богов исполняют люди!

– Людей мы тоже не боимся!

– Напрасно ты, старик, говоришь за всех. Может быть найдется хоть кто-нибудь послушный царской воле?

При этом сириец вопрошающе взглянул на щеголя, оттесненного иудейским священником. Тот, поколебавшись, подошел к жрецу и принял из его рук ягненка.

– Не стоит это делать, Узия – предостерег его Маттитьяху.

Щеголь, названный Узией, неуверенно посмотрел на чиновника, который покровительно ему улыбнувшись, повернулся к священнику.

– Я слышал, что ты, старик, продолжаешь делать обрезания – строго произнес он – А известно ли тебе, что наш повелитель запретил этот варварский обряд?

– Никто не может запретить союз между иудеем и Всевышним!

– Это мы еще посмотрим – угрожающе сказал Апеллес и, повернувшись к Узии, прикрикнул – Ну что же ты? Режь!

Все время оглядываясь на Маттитьяху, Узия принял нож из рук жреца.

– Узия! – вскричал священник, подавшись к алтарю.

– Я не Узия – неожиданно твердо заявил щеголь, подняв нож – Я – Ясон!

И он сверкнул ножом, но опустить его не успел. Публий поначалу даже не понял, что произошло. Он лишь видел как Маттитьяху неправдоподобно быстро метнулся вперед и сделал неуловимое движение рукой. Узия (а может – Ясон?) изумленно посмотрел на старика и схватился за горло, выронив и нож и ягненка. Из под его рук, судорожно сжатых на горле, вырвались красные струйки, непоправимо испачкав белоснежный хитон. Ягненок тихо заблеял, и только тогда в толпе зашумели, а Апеллес отпрянул назад и гневно заорал гоплитам:

– Убить! Убейте их всех!

Но долго кричать ему не дали… Пятеро сыновей старика внезапно выхватили из-под своих длинных одежд короткие мечи и, бросившись вперед, закрыли отца. Однако он, растолкав их бросился вверх по ступенькам, туда, где стояли чиновник наместника и жрец Аполлона. Маттитьяху двигался удивительно быстро, казалось ему совсем не мешают его длинные, развевающиеся одежды. В руках у него был маленький нож странной формы, наверное тот, которым он зарезал Узию, и этим же ножом он быстро и деловито перерезал горло Апеллесу. И только тогда сирийцы вышли из оцепенения…

С этого момента события начали развиваться быстро и одновременно. Опомнившиеся гоплиты моментально построили "стену щитов", сомкнувшись и выставив вперед копья. Это, скорее всего, сработала сила привычки, потому что такое построение ничего не давало против неорганизованной толпы. Тут, пожалуй, стоило бы встать пореже, успел подумать Публий, но долго размышлять ему не дали.

– Готовься к стрельбе – заорал Никандр и махнул рукой воинам – Ты, ты, ты и ты.

Четверо гоплитом отделились от "стены" и стали быстро и деловито сгружать "скорпиона" с повозки. Толпа уже начала разбегаться и на площади остались шестеро Хашмонеев и десятка два "братьев". Они образовали плотную группу, ощетинившуюся неизвестно откуда появившимися мечами и начали медленно отступать в проулок. "Скорпион" шлепнулся в пыль, и Никандр выкрикнул на едином дыхании:

– Заряжай! Да заряжай же, покарай тебя Гефест!

Трясущимися руками Публий вставил восемь жал в желобки и начал крутить хитрый механизм. Зубчатое колесо защелкало, натягивая тетиву.

– Слон! – продолжал орать Никандр – Слон пошел! Веди слона!

И действительно, слон, понукаемый погонщиками, пошел на отступающую группу иудеев. Но тут случилось неожиданное… Из еще не успевшей рассеяться толпы выскочили двое, размахивая серпами. Этими серпами они молниеносно и аккуратно подсекли левую переднюю ногу гиганта. Вот тут-то Публий и понял, зачем были нужны серпы за несколько месяцев до жатвы. Еще в Египте он видел боевые серпы в войске Птолемеев и знал, какое это грозное оружие в ближнем бою. Истошно затрубив в свой хобот, слон запрыгал назад на трех ногах, наступив при этом на наполовину заряженного "скорпиона". Хрупкая деревянная конструкция треснула, а два жала из восьми взлетели наискосок вверх и попали слону прямо в подошву его неосторожно поднятой задней ноги. Казалось бы животное и так вопило во всю мочь, но тут он рухнул на колени и заорал так, что у Публия заложило уши. И в этот момент полетели стрелы…