Петровские переглянулись. Они были слегка обеспокоены.
— Теперь у меня будет товарищ, — радостно произнес Витек.
— С этой дружбой тебе придется подождать, — предупредила Петровская. — Еще неизвестно…
— Опять «неизвестно»! — повторил с горечью мальчик. — Чуть я что задумаю — сразу «нельзя», потому что «неизвестно»… А здесь-то что «неизвестно», если все ясно?
— Ладно, посмотрим, — сказала мать.
— Иногда прямо завидки берут, — не унимался Витек. — У других ребят есть друзья, они ходят гулять, даже самые отъявленные хулиганы…
— Что творится на этом свете! — всплеснула руками пани. Ирена. — Феликс, ты только послушай! Твой сын хулиганам завидует!
— Перестаньте! Не мешайте читать! — сказал отец. — Витек, не волнуй маму. Иренка, в самом деле, почему бы им не подружиться? Здесь они будут на виду. Должны же у парня быть друзья.
— У него есть брат.
— «Брат, брат»! — Витек почувствовал поддержку отца. — Ну и что, что брат! Могу я с ним о чем-нибудь говорить? Хотя бы об уроках?
— Конечно, можешь! — заявил серьезно Геня. — Смотри, как у меня красиво написано: «Мама мыла Милу». Учительнице понравилось.
Петровские переглянулись. В глазах у пана Феликса сверкнула насмешка. Его жена опустила голову, пряча улыбку.
Со школой все уладилось. Об этом узнала от учительницы пани Анеля, когда принесла ей таблетки от кашля.
— А парнишка-то ершистый, — отметила медсестра, — и, видать, смышленый.
Так Михал поначалу произвел хорошее впечатление на жильцов. Лишь из комнаты Шафранцев доносилось недовольное брюзжание пани Леонтины:
— Ну и порядки! В твоей собственной квартире каждый распоряжается как хочет, даже не считает нужным посоветоваться со мной. Говорю тебе, Франек, люди стали просто чудовищами. Никакой порядочности! Никакого уважения! Я с этим никогда не смирюсь!
…Витека новый товарищ поразил. Тем, что он такой большой, сильный, тем, что смело вел себя дома и в школе с товарищами. Уже на третьей перемене он разговаривал со всеми, как старый знакомый.
— Ну и лапы у тебя! — заметил самый высокий в классе парень, Ендрек, взглянув на огромные руки Михала.
— Это от работы, — пояснил Михал. — Я все могу: пахать, косить. Рука у меня разработанная. Ну, кто хочет со мной силой помериться?
Вызвался первый силач класса Юрек Вечорек. Ребята уселись друг против друга, уперлись локтями в парту и схватились. Михал почти без труда прижал к парте руку Вечорека.
— Смотрите, еще одна геркулесова рука у нас в классе появилась, — ехидно заметила Гражина Сузик, недовольная тем, что Михал до сих пор не заметил ее, самую красивую девочку в классе. — Богатырь! А в чем ты еще так силен? В математике? Таблицу умножения знаешь? А?
Тон был откровенно задиристый. Михал встал, отстранил кого-то, чтобы ему не заслоняли Гражину, и внимательно окинул ее взглядом, будто только что заметил.
— Как пить дать! Такой рыжей во всей нашей школе не было. Да она еще в красных чулках? Ну и шик!
В этих словах было столько иронии, что Гражина и ее подруга Данка готовы были разорвать его на части.
Но помешал приход математика.
— Пан учитель, а у нас новенький!.. У нас новичок!.. Новый ученик прибыл! — заговорили все в классе.
— И сразу девочкам грубит. Деревенский! — поспешно сообщила Данка Маевская.
— Ябеда! — зашипели на нее.
— Ну, кто же здесь новенький? — поинтересовался преподаватель.
Михал встал.
— Как тебя зовут?
— Михал Ковальский.
— Где ты раньше учился?
— В Лодзи.
— Почему же ты говоришь, деревенский? — обратился учитель к Данке.
— Она слышала, как я сказал, что у матери пахал и косил, — снисходительно заступился Михал. — Я к ним не лез, они сами пристали. Начали задираться. Ну, я и сказал этой рыжей, что она рыжая. Ведь это правда!
Девочки возмущенно загудели, а ребята одобрительно засмеялись. Учитель примиряюще произнес:
— Правда вещь хорошая, советую тебе всегда говорить правду, но не забывать при этом и другое — надо быть учтивым с прекрасным полом. Этого требуют так называемые правила приличия и хорошего тона… А теперь, коль скоро ты такой правдолюбец, пожалуйста, подойди к доске и поведай нам правду о своих знаниях по математике, науке мудрой и прекрасной.
Пан Гжибовский был требовательным и строгим учителем. Он не знал снисхождения, для него существовало только одно: приготовил ты урок или нет. Если нет, тут не могли помочь никакие отговорки и оправдания. Разумеется, он внимательно выслушивал твои объяснения, но двойку в журнал всегда ставил.
Весь класс с любопытством наблюдал за Михалом: выдержит ли он испытание? Ребята заранее ему сочувствовали, понимая, как трудно новичку приспособиться к требованиям новой школы и нового учителя.
— Диктую задачку. Ты, Ковальский, запиши ее на доске, остальные пишут в тетрадях. Кто первый решит, скажет.
Надо было узнать, сколько стоят кирпичи, если их стоимость со дня заказа до дня покупки понизилась, и выразить это понижение стоимости в процентах.
Михал первый сказал: «Готово!» Математик подошел к доске, проверил решение и сказал:
— Недурно.
Михал не знал, что «недурно» на языке пана Гжибовского означало «превосходно».
Так же быстро и успешно Михал решил несколько примеров и, возвращаясь на место, победоносно взглянул на Данку Маевскую. Та быстро опустила голову, но Михал заметил мелькнувшее в глазах девочки выражение досады.
