Чудо-моргушник в Некитае - [41]

- Я это к чему рассказываю, - пояснил он, обводя взглядом онемевших слушателей, - труд и доброта - всему голова. Царь-то вишь как ругал девку-то свою за сердешность её и трудолюбие, а оно вон в какую пользу повернулось. Так-то вот.

Долгое время стояло потрясенное молчание, и наконец, Фубрик покрутил головой и нарушил всеобщее оцепенение:

- Ну, мужики, мы тут все козлы, но это... это...

- Это Суперкозел, - закончил фразу за него дзенец. Он тоже крутил головой с видом величайшего почтения.

- Суперкозел! Суперкозел! - захлопала в ладоши Прелесть Прерий.

И тут Ходжа почувствовал, что настало время продолжить чтение книги.

* * *

ВТОРОЙ ДЕНЬ В НЕКИТАЕ

Весело щебетали птички, вознося хвалу ясному голубому небу. Благодатные лучи приветливого солнца ласково озорничали, щекоча ноздри аббата Крюшона. Он чихнул и проснулся. На душе у него было необычайно ясно и возвышенно.

- Ах, как все-таки благолепна природа Фонтенбло! - сказал сам себе аббат. - В этом месте забываешь все тревоги и примиряешься с нашим скверным миром.

- Ни хрена не Фонтенбло, - возразил чей-то грубый голос. - Ты в Некитае, придурок.

- Как в Некитае? - кротко изумился аббат Крюшон - и окончательно проснулся: все верно, он и впрямь был в Некитае.

Как подстегнутый подскочил аббат на своей постели. Одна мысль зажглась в его мозгу огненными буквами. "Я вчера согрешил, - думал аббат - хотя он и не мог сказать точно, в чем состоял его грех, однако почему-то был уверен, что в чем-то очень грешен. - Теперь, - горело в мозгу аббата, - я обязан искупить свой грех. Ну же, скорее! - подбадривал он себя. - Я должен принести несчастным язычникам, пребывающим в потемках, свет благой вести!" Аббат стал одевать сутану, и тут заметил, что его исподнее куда-то подевалось.

- Странно, - сказал сам себе аббат, - оказывается, я спал совсем голеньким... Куда же подевалось мое исподнее?

Впрочем, это не остановило аббата - он решил, что тайные враги его христианской миссии нарочно строят козни, чтобы воспрепятствовать ему. Конечно, храбрый аббат и не думал отступать. Он накинул сутану и пулей выскочил из комнаты. Затем он простучал каблуками по лестнице и, едва не вышибив входные двери, вылетел на улицу. А Синь кинулся на галерею и окликнул аббата:

- Гос-по-дин Крю-шон!.. Куда вы так рано?

- Я иду проповедовать, сын мой! - отвечал аббат на ходу.

- Но вы не позавтракали! Я приготовил вам лягушачью икру с тараканьими лапками.

- Мне некогда, сын мой! Некогда - погибающие души ждут моего слова, рек великий святитель, не оборачиваясь и не поднимая головы.

Он летел как на крыльях. Его будто вела чья-то незримая рука - аббат ни разу не остановился, чтобы справиться о направлении, и однако же безошибочно вышел к заданной цели. Вот он вывернул на Главную улицу, а вот и перекресток Главной и Набережной, дом Гу Жуя на углу... второй этаж, направо... четыре раза... Нисколько не запыхавшись, аббат единым духом поднялся к нужной двери и постучал четыре раза.

- Тебе какого хрена надо? - послышался из-за двери грубый мужской голос.

- Простите, вы случайно не знаете - к вам император не заходил? учтиво спросил аббат, нимало не смутясь.

Дверь внезапно распахнулась, чья-то волосатая рука, высунувшись, схватила аббата за шею и втянула в квартиру, где другая рука зажала ему рот, глуша рвущийся из уст аббата недоуменный и протестующий восклик. Из-за захлопнутой двери послышалось:

- Колбаса мой сентябрь! Да это аббат!..

- Аббат, ты из горла будешь?.. - раздался другой голос.

А дальше... Но нет, остановись, читатель! Не следуй за аббатом в эту таинственную квартиру, а не то, глядишь, и тебя схватят за шею и учинят неизвестно что, как с нашим аббатом. Давай постоим здесь на площадке, подождем нашего отважного и кроткого аббата Крюшона - ведь он-то не побоялся проникнуть в загадочное помещение, так пускай он и расскажет нам о его волосатых обитателях.

Но нет, нет.. Похоже, все так и останется тайной, покрытой мраком безвестности - вряд ли станет аббат проливать свет на произошедшее в таинственной квартире. Вот он уже покидает её, поправляя сутану и тихонько вздыхая. Загадочная тайна почиет на его покрасневшем лице, задумчиво кивает он опущенной головой, да все знай вздыхает - и улыбка о неизбежном застыла на его лице. А что это за узелок в руке аббата? Ба, да это, никак, его исподнее, которого он хватился утром в своей постели! Но как оно попало сюда? Кто снял его с аббата? И зачем отнес сюда, на эту странную квартиру? Может быть, это были воры? Но нет - зачем им исподнее аббата, оно все такое грязное и заношенное, да и не стали бы воры возвращать свою добычу! Но что же, что же тогда произошло с нашим героическим аббатом? - а, аббат? расскажите же нам, просим, просим!

Но нет, молчит аббат, тихонько семенит вдоль улицы да все крестится и вздыхает.

- Христос терпел и нам велел, - повторяет себе под нос аббат и снова вздыхает - и семенит дальше - и улыбка о неизбежном почиет на его лице.

И мало-помалу задумчивость оставляет аббата. Через несколько кварталов обычная собранность и миссионерский жар вновь возвращается к нему. Вовремя - в пустом переулке аббату попадается какой-то мальчишка, тихо играющий в кучке песка.