– Хотелось бы думать именно так, – тихо заметил хирург.
– Спасать солдат. И это, несмотря на то, что те, другие солдаты, ее тогда изнасиловали.
– Да.
– А отметины на ее руках? Это ведь от распятия?
– Да.
Турист уставился на дубовую дверь.
– А эти темные пятна… Это, наверное, ее кровь?…
– Да.
– О, мой бог!.. – воскликнул турист. А потом, после паузы, спросил: – И вы ухаживаете за садом? Ради нее, да?
– Приезжаю сюда каждый год, летом. Подметаю плиточный пол, подрезаю розовые кусты. Просто чтоб как-то выразить свою благодарность. Может, она каким-то образом знает об этом. А может – и нет.
– На второй день июля… А как вы думаете, она придет еще?
– Возможно. Но может, и нет. Одно я могу заявить вам со всей ответственностью: в этот день, второго июля, в Сиене еще никогда, ни разу не умирал ни один человек. Никто, ни женщина, ни мужчина, ни ребенок.
– Но это требует определенных расходов, – пробормотал турист. – Я имею в виду, приезжать сюда, поддерживать все в таком идеальном порядке. Если я могу чем-то…
Хирург пожал плечами:
– Да, в общем, необязательно. Там, над скамьей у стены, висит ящик для пожертвований. Деньги собираются для сирот Сиены. Просто я подумал, ей бы это понравилось.
Американец был щедр, как и большинство представителей этой великой страны. Сунул руку в карман и достал толстый бумажник. Потом подошел к ящику для пожертвований, отсчитал с дюжину купюр и сунул в него.
– Сэр, – сказал он немцу, помогая жене подняться со скамьи, – скоро я улетаю из Италии, возвращаюсь в родной Канзас. Там у меня ранчо, развожу крупный рогатый скот. Но я никогда не забуду, всю свою жизнь буду помнить этот двор, где она погибла. И буду рассказывать своим детям и внукам историю Катерины делла Мизерикордиа, до самой своей смерти. Идем, дорогая, посмотрим на гулянья.
И вот туристы вышли со двора и двинулись по узкой улочке на звуки музыки и радостные возгласы. Через несколько секунд из тени в глубине галереи вышла женщина, остававшаяся все это время незамеченной. На ней был джинсовый костюм-варенка, волосы заплетены в мелкие косички и украшены дешевыми бусами. С плеча свисала гитара на широком ремне. В правой руке она держала тяжелый рюкзак, в левой – маленькую матерчатую сумочку.
Она подошла к мужчине, выудила из нагрудного кармана рубашки сигаретку с марихуаной, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и передала сигаретку хирургу.
– Сколько он оставил? – спросила она.
– Пятьсот баксов, – ответил мужчина.
Куда только делся его немецкий акцент! Он говорил в типичной манере завсегдатаев Вудстока.[2] Вытряхнул из деревянной коробки долларовые купюры и сунул в нагрудный карман рубашки.
– Потрясающая история, – заметила его приятельница. – И рассказываешь ты ее просто классно, мне нравится.
– Мне и самому нравится, – скромно согласился с ней хиппи, затем подхватил рюкзак, и оба они двинулись к арке на выход. – И знаешь, что удивительно? Они все и всегда на нее покупаются! Все, как один!
