Чудо-2018, или Как Путин спас Россию - [44]

Пусть не именно так они сказали, но смысл был таков.

Конечно, последовала резко отрицательная реакция. Один кандидат заявил, что уверен в своей победе, а если не победит, то соберет рекордное количество голосов, и это подтвердит правоту его правого дела и светлых идеалов. Второй кричал, что это происки врагов, ФСБ, ЦРУ, либералов, махровых патриотов и вообще всех тех, кто знает, что только он может вывести страну из тупика, и не хочет этого допустить.

Третий вступил в дискуссию, доказывая, что, да, возможно, участие в выборах в этой ситуации на руку только одному человеку, но неучастие даст повод думать, что мы отказались от борьбы. А свое несогласие выразить надо, отказаться от демократической процедуры – нехорошо. У нас и так этих процедур не осталось

Но тут рейтинги Семенова опять подскочили, а поводом был трагический случай, вошедший в историю под названием «Инцидент в Шебаршине».

Семенов, Лара, Синистров и другие члены команды объезжали Поволжье, выступая. Ораторствовал больше Синистров, иногда Лара, иногда кто-то из молодежи, Семенов пребывал в непонятном состоянии, напряженно о чем-то думая, говорил редко и мало, мог во время выступления вдруг замолчать, а потом, обведя глазами внимающую публику, произносил печально: «Ерунда это все!» И уходил. Иногда добавлял: «Какая, к чертям, разница, кто будет президентом, страну менять надо, хорошие мои, систему менять надо, нас менять надо!» Был даже пущен слух, что Семенов крепко выпивает. Это правда лишь отчасти. Он, перестав с помощью Мечникова бояться алкоголя, научился с ним обращаться. Но меру знал, выпив, не фантазировал и не хвастался.

В Шебаршин они приехали поздно вечером. Горничная гостиницы «Волна» Е.П. Корефанова утверждала после, что Лара за полночь вошла в номер Семенова и не выходила оттуда до утра. Мы знаем из первых рук, что так оно и было. Больше того, мы даже знаем в общих чертах содержание разговора, который состоялся в номере Семенова. Поскольку текст у нас документально-художественный, попробуем дать реконструкцию этого разговора.

Лара принесла Семенову чай и небольшую бутылку коньяка. Андрей Петрович был грустен, как никогда.

– Андрей, я все понимаю, тебе тяжело, но это надо выдержать, – сказала Лара.

– Зачем?

– Как зачем? Удивить людей. И дать им возможность, удивить себя. Разве не ты об этом говоришь?

– Удивить… Зачем?

– Чтобы жизнь стала лучше. Новее.

– А что такое лучше? Что такое новее? Да не в этом дело, Лара, дело во мне. Я вот говорил, что надо меняться, что сам хочу измениться. И я изменился. Но в какую сторону, вот вопрос! С тобой вот от жены изменил – это разве хорошо? Изменение в измене, значит?

– Уже раскаиваешься? – спросила Лара без обиды, но с горечью.

– Да нет, но… Ларочка, ты не сердись, но ведь это ты мне…

– Дала? Не стесняйся, говори, как народ говорит – дала!

– Зачем ты… Уступила.

– Это ты мне уступил!

– Хорошо, пусть так, неважно. Но ты ведь со мной была не как просто со мной, а как с возможным будущим президентом.

– Даже обидно. Не за себя обидно, за тебя. Считаешь, что ты без всякого президентства не можешь женщине понравиться?

– Раньше не нравился.

– Потому что сидел на своем складе, и никто тебя не мог разглядеть!

– Может быть. Ты прости за честность, но, когда у нас первый раз было, я лежу потом и думаю: а ведь меня, пожалуй, если президентом стану, все женщины будут любить. Кто издали, кто близко, но все! Это приятно! Такие вот поганые мысли. Вместо того, чтобы о тебе думать. Потому что я же не полюбил тебя, Лара, а… Я восхитился.

– Знаю, что не полюбил, знаю, что восхитился, и что с того? – успокаивала и утешала Лара. – Этого женщине очень даже хватает!

– Понимаю. Как бы тебе объяснить… Я вот сейчас говорю с тобой и чувствую, что говорю не просто. Так говорю, будто нас кто-то записывает. Будто на сцене я, или кино про меня снимают. Ну… Будто… – Семенов щелкал пальцами, ждал подсказки.

– Чувствуешь значительность момента? Себя тоже значительным чувствуешь?

– Да.

– Это неизбежно. Ты уже вошел историю. Она и записывает, даже если никто не слышит.

– Не хочу я так. Вошел в историю! Не хочу я в нее входить. Или – ненадолго. Вошел и вышел. Ты чувствуешь?

– Что?

– Я и говорю-то уже не просто так, а будто афоризмами какими-то.

– Это нормально, у тебя вообще очень афористичная речь. Живая.

– Раньше не замечал. Говорил и говорил себе. А сейчас вошел во вкус. Выступать нравится. То, что хлопают, нравится. Славы хочу, любви народной.

– Это тоже нормально.

– Кому как. Вы вот все хвалите, как у меня в телевизоре получилось. А я смотрю и вижу: ведь хитрит мужик! Сделал морду лаптем, сидит такой, мудрый, рассудительный, не говорит, а вещает! Обманул я вас всех, Лара. Не по Сеньке шапка. Вернее, шапка по Сеньке, да Сеньке она не нужна. Вот, опять – не говорю, а вещаю. Изрекаю!

Лара подсела к Семенову, обняла его, погладила по голове.

– Ты просто страшно совестливый. Успокойся. Выпей.

Семенов дотянулся до стола, оставаясь в руках Лары, налил, выпил, повернулся к ней, оглядел ее лицо с нежностью:

– Красивая ты, никогда такой красивой у меня не было.

– А какие были?

– Никаких. Жена была. Нет, до нее были две, но… По случаю.