Чудесный вечер - [6]

Он взял ручку и на поле утреннего выпуска «Трибюн» изобразил кольцо.

— Из Сан-Франциско прислали описание ее кольца. Как видите, бриллиант находится в центре кольца, там, где скрещиваются хвосты двух золотых змеек… А вот кольцо с пальца женщины в морге.

Он быстро набросал другое кольцо, где бриллиант покоился в зубах двух золотых змеек.

— То есть кольца разные, — произнес он своим ровным, приятным голосом.

— Подобные кольца не такая уж редкость, — заметил я, припомнив, что вчера вечером в парке видел похожее кольцо на пальце у бледнолицей девушки. И тут же меня осенило: да ведь это, наверно, именно ее тело лежит сейчас в морге!

— И все-таки, — внимательно глядя на меня, спросил Джеймисон, — что вы об этом думаете?

— Ничего, — ответил я, хотя вся сцена ожила в моем воображении: грифы, застывшие на скалах, поношенное черное платье, мертвенно-бледное лицо — и кольцо, сверкающее на пальце тонкой руки!

— Ничего, — повторил я. — Когда мне отправляться, мистер Джеймисон? Вам нужен портрет? Или что-то другое?

— Портрет… Точный рисунок кольца… И… гм… И в центре будет общий вид морга в ночное время. Раз уж мы занялись этим, поможем людям ужаснуться.

— Но, — возразил я, — линия нашей газеты…

— Не беспокойтесь, мистер Хилтон, — промурлыкал Джеймисон. — Я в силах подправить линию нашей газеты.

— Я в этом не сомневаюсь, — сердито выпалил я.

— Да, в силах, — безмятежно улыбаясь, повторил он. — Видите ли, дело Тафт заинтересовало общество. И меня… Меня тоже.

Он сунул мне в руки утреннюю газету и ткнул в крупную «шапку». Я прочел: «Мисс Тафт мертва! Ее женихом был мистер Джеймисон, широко известный редактор».

— Как! — ужаснувшись, изумленно воскликнул я.

Но Джеймисон уже вышел из кабинета, и я слышал, как он со смехом беседует с посетителями в комнате для сотрудников.

Я бросил газету и выскочил прочь.

«Жаба! — возмущался я снова и снова. — Хладнокровная жаба! На всем готов заработать, даже на исчезновении невесты! Нет, будь я проклят! Всегда знал, что он хладнокровный, бессердечный крохобор, но даже не думал… даже не представлял…»

У меня не хватило слов.

Плохо соображая, что делаю, я вынул из кармана «Геральд» и увидел колонку, озаглавленную: «Мисс Тафт нашлась! Опознана по кольцу. У ее жениха мистера Джеймисона огромное горе».

С меня было достаточно. Я выскочил на улицу, поспешил в Сити-Холл-парк и сел на скамейку. И пока там сидел, все больше и больше проникался отчаянной решимостью нарисовать лицо мертвой девушки так, чтобы у Джеймисона застыла в жилах его рыбья кровь. Я изображу мрачные тени морга в виде призрачных фигур и отвратительных лиц, и в каждом лице будет проглядывать какое-то сходство с Джеймисоном. О, я прошибу его холодное змеиное безразличие! Я столкну его со Смертью в таком ужасающем виде, что даже такой бесстрастный, гнусный, бесчеловечный тип, как он, содрогнется, словно от удара кинжала. Конечно, я потеряю место, но это уже не беспокоило меня, я все равно решил уволиться, не желая оставаться в коллективе рептилий в человеческом облике.

И пока я сидел в залитом солнцем парке и, сгорая от ярости, старался скомпоновать такой рисунок, который оставил бы неизгладимый след ужаса и страдания в мозгу моего начальника, мне вдруг вспомнилась бледнолицая девушка в черном платье, встреченная в Центральном парке. Неужели это ее бедное стройное тело лежит в заполненном мрачными тенями морге? Говорят, безысходные размышления оставляют печать на лице человека. Именно такое впечатление осталось у меня от ее вида, когда я разговаривал с нею и она отдала мне какие-то письма. Письма! Я совсем забыл о них, но теперь вынул их из кармана и посмотрел на адреса.

«Удивительно, — подумал я. — Они все еще влажные. И пахнут соленой водой».

Я снова взглянул на адрес, написанный ровным красивым почерком образованной женщины, получившей воспитание во французском монастыре. На обоих письмах был один и тот же адресат: «Капитан д’Иньоль. (Незнакомый доброжелатель)».

— Капитан д’Иньоль, — повторил я вслух. — Черт возьми, где-то я уже слышал это имя!.. О боже! Где этот проклятый… Где этот чудной?..

Кто-то сел рядом со мной на скамейку и положил мне на плечо тяжелую руку.

Это был француз. «Вояка Чарли».

— Вы произнесли мое имя, — безучастно произнес он.

— Ваше имя?

— Капитан д’Иньоль, — повторил он. — Это мое имя.

Я узнал его, хотя он и надел темные очки, и в тот же самый момент меня осенило, что д’Иньоль — это тот самый предатель, которому удалось бежать. Да, теперь я все вспомнил!

— Я капитан д’Иньоль, — снова произнес он, и я заметил, что он держит меня за рукав пиджака.

Видимо, непроизвольно получилось так, что я брезгливо отодвинулся, и парень отпустил мой пиджак и выпрямился.

— Я капитан д’Иньоль, — проговорил он в третий раз, — обвиненный в измене и приговоренный к смерти.

— И невиновный! — невольно сорвалось у меня с губ.

Что побудило меня произнести эти слова, я, наверно, никогда не пойму, но именно я, а не он, вдруг задрожал, охваченный необычным возбуждением, и именно я, а не он, импульсивно протянул ему руку.

Даже не дрогнув, он взял мою руку, почти неощутимо пожал ее и отпустил. Тогда я протянул ему оба письма и, видя, что он не смотрит ни на них, ни на меня, сунул их ему в руку. Только тогда он вздрогнул.