Чудесный шар - [27]

Марков прикинул в уме: со времени получения весточки от Ильи прошло больше двадцати лет; брат сообщал тогда, что у него родился сын Алеша… Нежданный гость только и мог быть его племянником Алексеем!

Старик с рыданием раскрыл объятия.

– Алеша!..

Взволнованный сердечным приветом, Алексей горячо отвечал на дядины ласки. Какой же дядя старый, морщинистый… По рассказам отца, Алексей представлял Егора Константиныча молодым, щеголеватым любимцем царя Петра. А перед ним был седой, согбенный жизнью старик… И таким он стал для Алексея неизмеримо ближе и дороже, чем созданный воображением образ удачливого, самодовольного мастера.

Егор Константиныч первым нарушил затянувшееся молчание.

– Алешенька, родной! Какая радость!.. Если б ты знал, как часто вспоминал я об Илюше с той поры, когда след его затерялся на Севере… Ну как он, что с ним? Здоров?

– Батя давно умер, – глухо ответил Алексей, опустив голову. – Заморился на работе.

– А мать?

– И матушки нет… Один я на свете.

Марков широко перекрестился.

– Помяни, Господи, рабов твоих во царствии твоем! А уж как мне хотелось повидать Илюшу и тебя, ведь я к вам собирался поехать, да боялся погубить брата, подвести под суд… А ты садись, Алешенька, садись! – спохватился старик, усадил племянника в кресло, сам сел напротив и уставился ему в лицо сияющим взором. – Знал ведь я, давно знал, что есть ты на свете, да не думал, что ты – вылитый отец! Ну, рассказывай же, все рассказывай про себя! Что такой невеселый? Али забота какая у тебя? Давно ли в Питере?

– В Питере-то я три месяца, стоим мы с товарищем на постоялом дворе у надежного человека, у земляка Якова. Только все не насмеливался я к вам, дядюшка, прийти… – сознался Алексей.

– Вот тебе на! – с веселым удивлением развел руками Марков. – Да разве за тобой темные дела есть, что ты опасался явиться ко мне в дом?

– Темных дел за мной не бывало и не будет, – с достоинством молвил Алексей, – а в Питер я пришел по особому делу: челобитье от народа принес на лихих хозяев, на злодеев-управителей… Работу мы с Никиткой бросили самовольно, без отпускных билетов. Ищут нас, дядюшка, и о том мне весть из Вохтозера дана. Оттого я и боялся показаться к вам, чтобы вас в укрывательстве беглых не завинили. А потом… Неужто, решил я, царские шпиги[41] помешают мне навестить родного дядю, о коем столько лет неотступно думал я? Ну… и пришел! – весело закончил Алексей. – Теперь хоть казните, хоть милуйте!

Марков рассмеялся.

– Казнить не буду, помилую! Молодец, Алешка, что пришел! И напрасно товарища не привел. Могли бы оба жить у меня, места в доме, слава богу, хватит, – с наивной гордостью похвалился Егор Константиныч.

– Жить нам здесь не годится, – рассудительно возразил Горовой. – Ведь неведомо еще, как наши дела обернутся, может, ищейки и учуют нас. И придется вам, дядюшка, расплачиваться за чужие грехи…

Гордость Маркова была задета. Алеша, этот живой портрет отца, боится вовлечь его в неприятности, но неужели он, питомец Великого Петра, испугается каких-то там судейских ярыжек?[42] Да и что они, в конце-то концов, могут ему сделать, если он приютит родного племянника?..

Старик встал, подошел к токарному станку и, показывая на привинченную к нему дощечку, спросил:

– Тебе Илюша про царя Петра рассказывал?

– Еще сколько! – отозвался Горовой. – Все знаю и про победы его над шведами, и про то, как он строптивых бояр укрощал и царевичу Алексею не дал Россию вспять оборотить…

– Ну, так, стало, знаешь, чей я выученик! – гордо выпрямился Марков. – Никогда не перестану этим хвалиться! А судейских крючков, что вздумают к тебе прицепиться, за порог выставлю!

Алексея развеселило безобидное хвастовство старика, в которое он, впрочем, не поверил. Он коротко рассказал Маркову о своих делах.

После того как они с Никиткой Колчиным пришли в Петербург, Горовой подал челобитную советнику Берг-конторы Клеопину. Толку из этого не вышло никакого. Выжав из ходоков все, что можно, Клеопин выставил Алексея.

– Просьба ваша беззаконна, – заявил старый взяточник. – Берг-коллегия с вами, бунтовщиками, разговаривать не станет. Убирайтесь из Петербурга, пока не попали в Сыскной приказ.

Алексей был упорен. С помощью сочувствовавшей ему дворни он сумел подать челобитье одному сенатору. Теперь просители ожидали результата от этой попытки. Никита ходил в дом сенатора чуть не каждый день, а Горовой зарабатывал на пропитание, разгружая баржи на Неве.

Услышав об этом, Егор Константиныч достал из стола пять золотых и, несмотря на упорное сопротивление племянника, заставил его взять деньги.

Удивленная долгим разговором мужа с неизвестным посетителем, поднялась на антресоли Марья Семеновна. Радость старушки, также с первого взгляда узнавшей гостя, описать невозможно. Начались бесконечные расспросы. Марья Семеновна то крестила Алексея и целовала его в лоб, то отодвигала от себя и рассматривала глазами, полными радостных слез, то жалела, что нет Мити, который, как видно, засиделся где-нибудь у приятеля.

– А кто это – Митя? – спросил Алексей. – Ваш сын?

– Ах да, – спохватился Марков, – ведь ты ничего не знаешь о нашей семье. У нас сын Андрюша, он утомился за уроками, спит, а Митя – сын Ивана Семеныча Ракитина.