Чудесный источник - [7]

— Свои! Свои! — кричит он, и первыми появляются на улице мальчишки; некоторые сразу же стремглав кидаются за автоматчиками-велосипедистами, что-то орут вдогонку им.

Улица оживает, и весь город, еще вчера казавшийся с Дубовых гор чужим, страшным, как тюрьма, снова становится обычным, знакомым, родным, и Ким уже не замечает ничего вокруг, как это бывало, когда по этой улице он возвращался с прогулки, тоже на велосипеде и тоже так, что колеса будто не на земле крутились, а в воздухе.

Скорее, скорее, Ким должен выиграть время. Много ли его осталось? Может быть, немцы уже пришли в себя и возвращаются в город.

У базарной площади, отделенной от улицы старыми торговыми рядами и длинной коновязью, разведчики сошли с велосипедов. Ким помчался дальше один: чего ему время терять, когда там вот, за углом, на улице Свердлова, живет Оля, а через два дома от нее, за другим углом, на Советской, — Валя. Странно, почему в школе про нее говорили: «У Вали губы тонкие — ядовитая»? Вовсе она не ядовитая, просто гордая. Трудно живется ей: отец ушел из семьи, мать приносит домой мало — работает в школе уборщицей, — а в семье еще младший брат, его тоже учить надо. Вот Валя и носила платья с заплатками, а ботинки ей перед войной учителя купили в складчину, потому что старые совсем развалились, и она несколько дней не ходила из-за этого в школу. На Валю можно твердо положиться, он ее знает, она его не подведет. Оля тоже не должна подвести — все-таки в детдоме воспитывалась, всем обязана Советской власти. Сначала к ним, а потом к Петрусю. Надо только, чтобы никто в городе не видел, у кого он был, а то немцы, вернувшись, могут узнать, если найдется какой-нибудь предатель. Отец предупредил его об этом, да и сам он отлично понимает.

Хорошо бы и Аську привлечь к этому делу, но Аську он еще плохо знает, и мать у нее подозрительный человек — немецкий язык преподавала. Нет, к Аське он просто так заглянет, мимоходом, если время будет. А пока о ней лучше не думать. Дело затеяно большое, и обо всем личном Киму надо забыть.

Он не слышал ни завывания самолета, кружившегося над городом, ни свиста бомбы. Точно внезапно поднявшийся морской шквал ударил его по боку, плечу и голове. Вместе с велосипедом Кима сбросила на землю взрывная волна. Велосипед задним колесом стукнулся о дерево. Ким упал, ударившись головой о землю. Приподнявшись, он увидел пустую улицу. Из-за деревьев на противоположной стороне ее поднималось черное облако. Рядом дом, окно с знакомым желтым резным наличником, и тополь рядом знакомый.

Высоко над ним засвистело. Так грохнуло, что воздух, втиснувшись в уши, стал твердым, как пробка. Опять засвистело, но уже глуше, дальше. Громыхнуло где-то на краю города. И Ким понял, что немцы бомбят Городок и что этот дом рядом — его родной дом, в котором он жил до войны. «Бомбят — значит, боятся, значит, есть еще время, пока придут назад в город!» — обрадовался он.

…Самолет, сбросивший на Городок несколько бомб, улетел за Сугру, и по дворам быстро разнеслась весть, что в город въехали на велосипедах партизаны Деда. Валя и Оля кинулись было к калитке, но их остановил свист, донесшийся из сада. Оглянувшись, они увидели Кима, шагавшего по тропинке, ведя сбоку велосипед. С покачивающимся на груди автоматом Ким шел не торопясь своей развалистой медвежьей походкой, по которой его можно было узнать издалека. Девушки бросились к нему с криком: «Ким, Ким!»

Но он смотрел на них исподлобья, так свирепо предостерегающе, что обе они, не добежав до него, словно споткнулись. По его знаку они молча прошли за ним, осторожно ступая, чуть не на цыпочках, через кусты за сарай, к старым бревнам, где до войны они играли в шахматы.

— Ой, чего ты так? — прошептала Оля.

Ким поставил велосипед к забору, скинул на бревна бушлат, кубанку и растрепал по лбу сбившиеся в клочья, мокрые от пота волосы.

— Эх, жаль, шахматы не захватил, — усмехнулся он, сев на бревна и зажав между колен автомат. — Сыграли бы хоть для конспирации… Ну садитесь, девчата. Мы ведь сюда ненадолго, а дело у меня к вам серьезное.

Оля поспешно забралась на самое верхнее бревно, под ветви шелковицы, шатром нависавшие над сараем, натянула юбку на свои голые, вечно грязные коленки и приготовилась слушать, страшно заинтересованная всей этой конспирацией. Ким всегда забавлял ее своей серьезностью, и сейчас ее забавляло, что он пришел к ним с автоматом по какому-то важному делу.

А Валя стояла, зажав в губах кончик косы, и глядела на Кима, сама не понимая, чего она вдруг оробела перед своим старым школьным товарищем, которого часто вспоминала и с которым, как это думали некоторые, у нее был даже роман, что, конечно, глупости — просто они были хорошими друзьями и он ей очень нравился своей идейностью, принципиальностью и тем, что не бегал за девчонками, не ходил на танцульки.

— А что, разве немцы еще вернутся? — спросила она.

— А ты как думаешь? — нахмурился Ким.

Оля простодушно вздохнула:

— Мы с Валей думали, что уже дождались…

— У моря погоды, — сердито буркнул Ким.

Валя присела на нижнее бревно.

— Да, так больше жить нельзя. Понимаешь, слишком страшно, когда только ждешь и ждешь…