Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего - [125]

И вот однажды я обнаружила в одном из очерков Евгении Семеновны такую историю.

Кончился ее лагерный срок и срок ее лагерного мужа, немца Антона Вальтера. Шли годы их бессрочной ссылки. Стало, конечно, намного легче, но все равно впереди было безрадостное существование в глухомани, вдали от друзей и близких, от какой-никакой цивилизации и привычной среды, от театров, книг, газет…

Как вдруг — о счастье! — в ссылку к матери приезжает ее младший сынок, ее Вася, Васенька. Он уже студент мединститута, будущий врач.

Совсем недавно мать даже представить себе не могла, что после стольких лет разлуки увидит своего ненаглядного сыночка, своего малыша.

(Добавим в скобках, что, когда сын еще подрастет, то станет Василием Аксеновым, известнейшим в России писателем и человеком. Но и без этих скобок, свидание с сыном — великое счастье!)

Итак, сын приехал… И что же?

Евгения Семеновна бросилась ему на шею? Заплакала от радости? Онемела от переполнявших ее чувств? Упала в обморок?

Ничего подобного. В первую же минуту огорошила сына гневной тирадой:

«И что это за дурацкий пиджак ты напялил! И этот галстук в придачу! Ужас! Надо же так разодеться… Попугай!..»

Уверена, Евгения Семеновна никогда в жизни не позволила бы себе в таком тоне говорить с чужим молодым человеком, одетым, по ее мнению, вызывающе… Может быть, усмехнулась бы. Может, спросила бы с иронией: «Неужели, это сейчас мода такая пошла?»

Своей головы другому не приставишь — однако сыну как раз хочется приставить свою голову. Сына хочется видеть таким, каким ты, мама, представляешь себе идеального человека — без недостатков, образцового, самого-пресамого, ангела во плоти.

Я не была такой умной женщиной, как Евгения Гинзбург. Но все же, льщу себе надеждой, не была и круглой дурой. Однако, когда дело касалось сына, вела себя точно так же глупо — наверняка еще глупее, чем Евгения Семеновна.

Робинзон Крузо

Люди разных стран и народов различаются, по-моему, тем, какие сказки им рассказывали в раннем детстве.

Русские ребятишки слушали об Иванушке-дурачке, который лежал на печи чуть ли не полжизни, но оказался самым успешным и сильным. Англичане, видимо, были воспитаны на «Алиса в Стране чудес». Немцы выросли на сказках о Гансе и Греттель — братике и сестрице, на их приключениях во враждебном (подчеркиваю, враждебном) окружающем мире. Американские дети, надеюсь, — на добрейших историях дядюшки Римуса о хитрющем Братце Кролике и простодушной сестрице Черепахе.

Но вот после раннего детства наступает переходное время перед отрочеством, и оно было, по-моему, отдано, наверное, во всех странах великой книге Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» — рассказу о его, как говорили в СССР, «трудовых подвигах».

Совершенно непонятно для меня, чем объяснялся такой непреодолимый интерес, казалось бы, к обыденной жизни героя книги, — ведь никаких приключений у Робинзона не было, соответственно, не было в книге и занимательной интриги, и даже особенно занимательных эпизодов.

Сперва неудачливый путешественник в полном одиночестве оказывается на необитаемом острове. Потом собирает на берегу остатки имущества с затонувшего корабля. Длиннейший перечень этих предметов даже в детском, адаптированном, издании занимает много страниц. За этим следует рассказ о том, как Робинзон учится использовать различные найденные вещи, дабы обеспечить себе кров и пищу, а также безопасность, защитить себя от многочисленных соседей — хищных и пернатых животных. Впрочем, врагом Крузо была и сама природа: жаркий климат, проливные дожди — необитаемый остров оказался в тропиках.

Книга «Робинзон Крузо» сыграла огромную роль в жизни моего единственного сына Алика. Как раз в то время, когда должен был пойти в первый класс, он заболел ревмокардитом. Ревмокардит в ту пору лечили только тем, что не давали ребенку «нагружать сердце» — бегать, прыгать, вообще вести подвижный образ жизни. Представьте, как трудно держать мальчика семи-восьми лет в столь противоестественном режиме?

Мне на помощь пришел «Робинзон Крузо». Когда я читала вслух эту книгу, Алик сидел или лежал спокойно, как говорили в старину, весь обратившись в слух. Дочитав книгу до конца, я неизменно спрашивала: «А что читать дальше?» И сын неизменно отвечал: «Робинзона». И я опять читала сначала до конца бессмертную книгу Даниэля Дефо. И, хотя сын стеснялся бесконечных повторов одного и того же, это не мешало ему в энный раз внимательно слушать.

Иногда, когда я пропускала какой-нибудь абзац, он машинально произносил его вслух. Видимо, знал наизусть от начала до конца эту великую повесть о Робинзоне Крузо. Чтение сей повести о жизни Робинзона никогда не надоедало ни мне, ни ему. Обоим это всегда было интересно. Кроме того, меня радовало, что не приходится читать детских бестселлеров того времени, времени позднего Сталина, типа «Васек Трубачев».

P. S.

Недавно мой сын, известный художник-новатор Алик — которому семьдесят пять лет и который живет в Америке — купил «Робинзона Крузо» и… прочитал с огромным интересом.

О невезучем журналисте Давиде Заславском и об эпохе, в которой безгрешных праведников не могло быть по определению