Чудеса в решете - [6]

Я не могъ дальше сдерживаться.

— Послушай, — сказалъ я. — Какъ тебѣ не стыдно разсказывать мнѣ ту самую исторію, которую мы же съ тобой и устроили… Неужели, ты не помнишь? И драгоцѣнныхъ сервизовъ не было, полицеймейстера не было, пожарныхъ не было… А просто горничная разбила графинъ для воды, потомъ позвала швейцара, и онъ сразу разобралъ на кусочки все наше произведеніе…

— Постой, постой, — пріостановился Новаковичъ. — Ты о чемъ это говоришь? О той исторіи, которую мы съ тобой подстроили? Ну, да-а!.. Такъ это совсѣмъ другое! То, дѣйствительно такъ было, какъ ты говоришь, a это было въ другое время. А ты, чудакъ, думалъ, что это то же самое? Ха-ха! Нѣтъ, это было даже на другой улицѣ… То было на Широкой, a это на Московской… И сестра была тоже другая… младшая… А ты думалъ?.. Ха-ха! Вотъ чудакъ!

Когда я взглянулъ на его открытое, сіявшее искренностью и правдивостью лицо — я подумалъ: я ему не вѣрю, вы ему не повѣрите… Никто ему не повѣритъ. Но онъ — самъ себѣ вѣритъ.

* * *

И строится, строится пирамида Хеопса до сихъ поръ…

АМЕРИКАНЕЦЪ

Въ этомъ мѣстѣ рѣка дѣлала излучину, тактъ что получалось нѣчто въ родѣ полуострова. Выйдя изъ лѣсной чащи и увидѣвъ вдали блестѣвшіе на солнцѣ куски рѣки, разорванной силуэтами древесныхъ стволовъ. Стрекачевъ перебросилъ ружье на другое плечо и отеръ платкомъ потъ со лба.

Тутъ-то онъ и наткнулся на коряваго мужиченку, который, сидя на пнѣ сваленнаго дерева, весь ушелъ въ чтеніе какого-то обрывка газеты.

Мужиченка, заслышавъ шаги, отложилъ въ сторону газету, вздѣлъ на лобъ громадные очки и, стащивъ съ головы неопредѣленной формы и вида шляпченку, поклонился Стрекачеву.

— Драсти.

— Здравствуй, братецъ. Заблудился я, кажется.

— А вы откуда будете?

— На дачѣ я. Въ Овсянкинѣ. Оттуда.

— Верстовъ восемь будетъ отселева…

Онъ пытливо взглянулъ на усталаго охотника и спросилъ:

— Ничего вамъ не потребуется?

— А что?

— Да, можетъ, что угодно вашей милости, такъ есть.

— Да ты кто такой?

— Арендатель, — солидно отвѣчалъ мужиченка, переступивъ съ ноги на ногу.

— Эту землю арендуешь?

— Такъ точно.

— Что жъ, хлѣбъ тутъ сѣешь, что ли?

— Гдѣ ужъ тутъ хлѣбъ, ваша милость! И въ заводѣ хлѣбовъ не было. Всякой дрянью поросло, — ни тебѣ дерева настоящія, ни тебѣ луга настоящіе. Буреломъ все, валежникъ, сухостой.

— Да что-жъ ты тутъ… грибы собираешь, ягоды?

— Нѣту тутъ настоящаго гриба. И ягоды тоже, къ слову сказать, чортъ-ма.

— Вотъ чудакъ, — удивился Стрекачевъ. — Зачѣмъ же ты тогда эту землю арендуешь?

— А это, какъ сказать, ваше благородіе, всяка земля человѣку на потребу дана и ежели произрастаніе не происходить, то, какъ говорится, человѣкъ не мытьемъ, такъ катаньемъ должонъ хлѣбъ свой соблюдать.

Эту невразумительную фразу мужиченка произнесъ очень внушительно и даже разгладилъ корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своимъ видомъ унылое «арендованное» мѣсто; ни тебѣ полосу, ни тебѣ гладкаго мѣста, — одинъ буреломъ да сухостой.

— Такъ съ чего жъ ты живешь?

— Дачниками кормлюсь.

— Работаешь на нихъ, что ли?

Хитрый смѣющійся взглядъ мужиченки обшарилъ лицо охотника, и ухмыльнулся мужиченка лукаво, но добродушно.

— Зачѣмъ мнѣ на нихъ работать! Они на меня работаютъ.

— Врешь ты все, дядя, — недовольно пробормоталъ охотникъ Стрекачевъ, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.

— Намъ врать нельзя, возразилъ мужиченка. — За чѣмъ врать! За это тоже не похвалятъ. Бабъ обожаете?

— Что?

— Нѣкоторые изъ нашего полу до удивленія бабъ любятъ.

— Ну?

— Такъ вотъ я, можно сказать, по этой бабьей части.

— Кого?!!

— А это мы вамъ сейчасъ скажемъ — кого…

Мужиченка вынулъ изъ-за пазухи серебряные часы, открылъ ихъ и, приблизивъ къ глазамъ, погрузился въ задумчивость… Долго что-то соображалъ.

— Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому уже пять денъ, какъ не показываются, значить, что же сейчасъ выходитъ? Такъ что, я думаю, время сейчасъ Маслобоевымъ-дачницамъ и Огрызкинымъ; у Маслобоевыхъ-то вамъ кромѣ губернанки профиту никакого, потому сама худа, какъ палка, a дочки опять же такая мелкота, что и вниманія не стоющія. А вотъ Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама въ самой красотѣ и костюмчикъ я имъ черезъ горничную Агашу подсунулъ такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нея что-то такое надѣвывалось, что и не разберешь: не то армячекъ со сборочкой, не то какъ въ пальтѣ оно выходило. А ежели безъ обтяжки — мои господа очень даже какъ обижаются. Не антиресно, вишь. А мнѣ что?… Да моя бы воля, такъ я безо всего, какъ говорится. Убудетъ ихъ, что ли? Вѣрно я говорю?

— Чортъ тебя разберетъ, что ты говоришь, — разсердился охотникъ.

— Дѣйствительно, — согласился мужиченка. — Вамъ не понятно, какъ вы съ дальнихъ дачъ, a наши Окромчедѣловскіе меня ни въ жисть не забываютъ. "Еремѣй, нѣтъ ли чего новенькаго? Еремѣй, не освѣжился ли лепретуарчикъ. Да я на эту, можетъ, хочу глянуть, a на ту не хочу, да куда дѣлась та, да что дѣлаетъ эта?" Однимъ словомъ, первый у нихъ я человѣкъ.

— У кого?

— А у дачниковъ.

— Вотъ у тѣхъ, что за рѣкой?

— Зачѣмъ у тѣхъ? Тѣ ежели бы узнали — такую бы мятку мнѣ задали, что до зеленыхъ вѣниковъ не забудешь. А я опять же говорю объ Окромчедѣловскихъ. Тутъ за этимъ бугромъ ихъ штукъ сто, дачъ-то. Вотъ и кормлюсь отъ нихъ.