Чудеса и фантазии - [8]

И вот, два ли года назад, три ли, а может, тому уж десять лет, он и говорит вдруг старикам: «Слышите, люди, как танцует кроха?» Они ему говорят: мол, нет, ничего такого не слышим. Он махнул на них рукой да и пошел домой, приготовил себе постель деловито, и созвал всех соседей, и передал Жанне ключ от своего матросского сундучка, потом вытянулся на постели, худой-прехудой, кожа прозрачная, руки сложил на груди и говорит: «Долго, долго я ждал, но нынче совсем разошлись босые ножки, день и ночь топочут. Долго я терпел, но теперь, видать, у него не стало терпения». А в полночь он прошептал: «Ах, вот ты наконец…» – и испустил свой последний вздох.

И тогда в комнате – Жанна потом людям рассказывала – вдруг запахло яблоневым цветом – и тут же спелыми яблоками… Жанна-то спустя время утешилась, вышла замуж за мясника и родила ему четырех сыновей и двух дочек, все были здоровые, крепкие, но небольшие охотники до танцев.

История старшей принцессы

В давние-стародавние времена в королевстве меж морем и горами, меж лесом и пустыней жили король с королевой, и было у них три дочери. Старшая дочь бледна и тиха, средняя смугла и резва, младшая – одна из тех пригожих девочек, от коих ждут враз всего и совсем ничего, чудо как хороша и весела. Когда родилась старшая принцесса, небо было цвета голубой вероники, и лениво, никуда не спеша, брели по нему, как кудрявые овечки, большие белые облака. Когда родилась средняя принцесса, то в голубом небесном поле мчались, летели серо-кремовые перистые облака, напоминавшие конские хвосты. Когда же родилась младшая принцесса, голубое небо было чистым, как промытое стекло, ни малейшего облачка, так что казалось оно расшитым золотистыми лучами, что, впрочем, было обманом зрения.

К тому времени, как принцессы вошли в возраст, всё сильно изменилось. Когда они еще были детьми, над королевством промерцало несколько странных буревых закатов, сквозивших как будто бы зеленой морской волной, зелеными косами водорослей. Потом были не только такие закаты, но и рассветы: небо морщинилось, словно бок макрели, и пятнисто отсвечивало цветами подводного мира – темной яркой зеленью, смутно-прозрачной бутылочной зеленью; да и другие зеленые оттенки – малахитовые, нефритовые – прокрадывались на небо. Когда принцессы стали мрачноватыми девицами-подростками, изголуба-серый небосвод уже в продолжение всего дня оставался испещрен зеленоцветными крапинами и разводами – от зеленой бронзы до изумруда и бледнейшего, но зато чуть огнистого опала. В те первые дни, пока подобный порядок вещей был еще непривычным, люди вставали как вкопанные на улицах города и на полях в деревне, широко разинув рты, и охали да ахали от удивления и восхищения. Хотя уже тогда некая маленькая девочка подошла к матери и сказала, что целых три дня в небе не видно ни тени голубого, а ей так хочется голубого опять. Мать попросила ее быть рассудительной и терпеливой, «должно быть, зеленый постепенно отхлынет». И правда, примерно через месяц небо вновь обернулось голубым или по большей части голубым, но лишь на несколько дней. Потом оно затянулось – как почувствовали люди, безнадежно – аквамариновой пеленой. Голубые деньки отделялись друг от друга все бо́льшими промежутками, тона и оттенки зеленого становились все более изощренными… И спустя какое-то время стало окончательно понятно, что слово «небесно-голубой» отныне существует напрасно, что впору теперь звать небосвод «небесно-зеленым», причем он уже не в крапинах и сполохах, а унылый, бледно-однотонный, что-то среднее между прежними яблоком, травой и папоротником. Прежними, ибо при новом этом освещении и яблоко, и трава, и папоротник имели уже совсем иной вид. Что-то странное сделалось и с лимонами, апельсинами, они точно померкли; и совсем уже дикими, невразумительными стали цвета маков, гранатов, спелых стручков острого перца. Люди, которые вначале с восторгом наблюдали за изменениями в небе, теперь возроптали; и поскольку народу свойственно искать виноватых, в пропаже голубого неба принялись винить не кого-нибудь, а короля с королевой.

В столицу «за голубым небом» направлялись посланцы от народа, они приходили на дворцовую площадь и сбивались в сердитые кучки. Промеж собою король с королевой все думали-гадали, с чего быть такой напасти, утешали друг дружку: уж они-то точно не виноваты в том, что небо позеленело. Но душа их была неспокойна: ведь стоит чему-то приключиться, человеку свойственно считать кого-то в ответе – порой ближнего, а порой и самого себя. Обращались они к министрам, священникам, а также к самым лучшим, отборным генералам, чародеям и чародейкам. Министры сказали: пока еще не ясно, чем горю помочь, но уже сейчас, вероятно, следует выделить из казны особые средства. Священники полагали, что народ нуждается в духовном оздоровлении; только терпение и самоотречение всех спасут, надобно блюсти строгий пост, воздерживаться от чечевицы, есть побольше салату. Не решить ли вопрос нападением на восточных соседей? – предлагали генералы. Объявить восточных соседей во всем виноватыми; марши и битвы отвлекут народ.