Чудеса Антихриста - [41]

Но как раз в эту минуту в воздухе словно что-то задрожало. В ночной тишине пронесся выстрел, потом еще и еще.

Она подошла к нему и схватила его за руку.

— Это восстание? — спросила она.

Выстрел за выстрелом грозно проносились вокруг. Потом послышались кривки и шум толпы, бегущей по улицам.

— Это восстание, это несомненно восстание. Да здравствует социализм!

Восторг охватил его. К нему вернулась вся его прежняя вера. И тогда он завоюет ее. Женщины никогда не отталкивают победителя.

Ни говоря ни слова, они поспешили к калитке.

Но тут у Гаэтано вырвалось громкое проклятие.

Он не мог выйти. В замке не было ключа. Его заперли в саду.

Он огляделся. С трех сторон поднимались высокие стены, а с четвертой была пропасть. Выхода не было. А из города доносился все более нарастающий шум. Слышался топот бегущих, раздавались выстрелы и крики. И слышно было, как они ревут: «Да здравствует свобода! Да здравствует социализм!» Он со всей силой потрясал калитку и тоже готов был кричать. Он был в плену. Он не мог быть с ними!

Донна Микаэла спешила к нему. Теперь, когда она его выслушала, она не пыталась больше удержать его.

— Постойте, постойте! — говорила она. — Ключ у меня.

— Вы, вы! — воскликнул он.

— Я его вынула, когда пришла сюда. Я подумала, что я смогу запереть вас здесь, если вы задумаете восстание. Я хотела спасти вас!

— Какое безумие! — воскликнул он, вырывая ключ из ее рук.

Ища ощупью замочное отверстие, он успел спросить ее.

— А почему же теперь вы больше не хотите спасать меня?

Она не отвечала.

— Может быть, для того, чтобы доставить вашему Богу случай погубить меня?

Она продолжала молчать.

— Вы не решаетесь охранять меня от его гнева? — Нет, я не смею этого! — прошептала она.

— Вы, верующие, ужасны, — сказал он.

Он чувствовал, что она покидает его. Мысль, что она не делает ни малейшей попытки принудить его остаться, леденила его и отнимала у него мужество. Он вертел ключом и не мог отпереть, его парализовало ее бледное, холодное лицо.

И вдруг он почувствовал, что руки ее обвились вокруг его шеи и губы ее ищут его губ.

В это мгновение калитка распахнулась, и он выбежал на улицу. Он не хочет ее поцелуев, обрекающих его на смерть. В своих старых верованиях она была ужасна для него, как привидение. Он бросился в город, словно спасаясь от преследования.

XI. Праздник Сан-Себастиано.

Когда Гаэтано убежал, донна Микаэла еще долго оставалась в саду донны Элизы. Она стояла как прикованная, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.

И тут она вспомнила вдруг, что она и Гаэтано не одни существовали в мире. Она вспомнила больного отца, о котором она совершенно забыла.

Она вышла из сада и пошла на Корсо, на котором было пусто и тихо. Шум и выстрелы доносились откуда-то издали, и она подумала, что теперь сражаются у Porta Altna.

Фасад летнего дворца был залит ярким лунным светом, и она удивилась, что в такое время и так поздно ночью двери на балкон открыты и ставни не заперты. Еще больше удивилась она, видя, что ворота широко распахнуты и двери в давку растворены.

Когда она вошла под ворота, то увидела, что сторожа старика Пьеро там не было. Фонарь не был зажжен, и на дворе не было видно ни души.

Она поднялась по лестнице на галерею, споткнулась о что-то твердое. Это была маленькая бронзовая ваза, обычно стоящая в концертной зале. Несколько ступеней выше она нашла нож. Это был большой нож с длинным тонким лезвием. Когда она подняла его, с него скатилось несколько темных капель. Она поняла, что это кровь.

И теперь она сразу поняла, что случилось то, чего она так боялась всю осень. Бандиты нагрянули в летний дворец и ограбили его. И все слуги разбежались; а ее отец, прикованный болезнью к постели, вероятно, был убит.

Она не знала, ушли ли бандиты. Но теперь перед лицом опасности страх ее исчез, и она поспешила вперед, не думая о том, что она одна и беззащитна.

Пройдя галерею, она вошла в концертный зал. Широкие полосы лунного света падали на пол, и в одной из полос лежало, распростершись, неподвижное тело.

Донна Микаэла наклонилась над лежащим. Это была Джианнита. Она была убита, глубокая рана зияла у нее на шее.

Донна Микаэла оправила тело, сложила ей руки на груди и закрыла глаза. Она запачкала при этом руки в крови и, почувствовав на пальцах темную липкую жидкость, она заплакала.

— Ах, милая, дорогая сестра, — громко заговорила она. — С этой кровью утекла твоя молодая жизнь. Всю жизнь ты любила меня и теперь пролила свою кровь, защищая мой дом. Или Господь наказывает меня за мое жестокосердие, отнимая тебя у меня? Ах, сестра, сестра, не могла ты разве наказать меня менее жестоко?

Она наклонилась и поцеловала убитую в лоб.

— Ты этому не веришь, — сказала она. — Ты знаешь, что я всегда была верна тебе, что я всегда любила тебя!

Потом она вспомнила, что мертвая оторвана уже от всего земного и ей не нужны ни раскаяние, ни выражение дружбы. Она прочитала несколько молитв над трупом. Единственно, что она могла сделать для своей сестры, это проводить набожными мыслями ее душу, отлетающую к Богу.

Она пошла дальше, не думая о том, что может случиться с ней самой, и только охваченная неописуемым ужасом при мысли об отце.