Чудаки и зануды - [16]
«Может, и впрямь чутьё у девчонок развито лучше, чем у мальчишек, и они способны разнюхать то, о чём мальчишки в жизни не догадаются? — размышляла я. — Наверное, так и есть. Катти-то небось почуяла, что со мной что-то не так, что я лишь выдаю себя за мальчишку».
— А ты не такой, как другие ребята, — заметила Катти и посмотрела мне прямо в глаза.
Что верно, то верно. Всё она поняла.
— Ну-у, — протянула я, чтобы не молчать.
— Какой-то ты другой, — не унималась она.
Я лишь промычала в ответ.
— Никак не пойму, в чём тут дело.
Я буркнула что-то невнятное, чувствуя себя круглой дурой.
— Я бы сказала, ты взрослее, — продолжала Катти. — Остальные ещё совсем дети, кроме Исака, конечно. Но с ним не сладишь. Тот ещё типчик. А ты словно более настоящий, чем другие. Понимаешь?
Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Это я-то настоящая! Да фальшивее не придумаешь! Я прижалась к Катти, чтобы она не заметила, как я опешила. Наши щёки соприкоснулись. Она, видимо, истолковала это по-своему, потому что вдруг обхватила меня за шею. Её волосы упали мне на лицо и защекотали верхнюю губу — я невольно улыбнулась. Она с ухмылкой отвернулась. «Всё же в вечном спектакле жизни мальчишкам надо играть мальчишек, а девчонкам — девчонок», — подумала я и почувствовала, что Катти теребит наклейку у меня на плече.
Ну полный идиотизм! Надо продержаться ещё немного, думала я. Ещё чуть-чуть — и я дома. Мы уже на Воробьиной улице, остались только Зябликовая, Галочья и Синичья.
Несколько минут мы шли молча. Чтобы выиграть время, я старалась шагать по-мальчишечьи широко. Мелкие пичужки чирикали в кустах, над золотисто-красным гребнем свалки с протяжными криками вились чайки. Катти плелась рядом, словно тень.
— Ты мне нравишься, — сказала она, когда мы остановились у нашей калитки.
Только этого не хватало!
На дворе у Аксельссонов звонко стрекотала газонокосилка.
— Я сразу заметила — ты не как все. Помнишь, как ты заявился в класс на день позже и сказал, что не нашёл дорогу. С тобой всё время что-то случается. Понимаешь?
Мне ли не понимать! С самого нашего переезда со мной происходят невероятные события. Я мечтала только об одном: пусть это безумие хоть ненадолго прекратится. Вот бы скоротать нормальный, серый, скучный вечерок за чтением нудного учебника или за просмотром бестолкового английского сериала, пусть даже сто раз виденного!
Я кивнула и приготовилась распахнуть калитку.
— Вот мой дом, — выдавила я. — Спасибо, что проводила. А теперь мне пора. Пока!
— Обожди. — Катти опустила голубой мешок на землю у калитки, преградив мне путь, и для верности вцепилась мне в руку. — Послушай-ка сначала одну мелодию. Ладно?
Я доверчиво кивнула.
Катти нацепила мне на голову наушники. Провода были до того короткие, что мы почти касались друг друга носами. Грянула музыка. Хриплый голос Ульфа Лунделла, усиленный хором, вонзился мне прямо в череп.
«Влюблён как сумасшедший, — вопил Ульф. — Снова влюблён как сумасшедший, влюблён как сумасшедший, чего же ещё? Влюблён как сумасшедший, снова влюблён как сумасшедший. Вот и всё, что мне нужно до самой последней минуты, когда за мной прилетят ангелы».
Музыка горячей струёй вливалась мне в уши, голова шла кругом. Катти снова обняла меня за шею. Я открыла было рот — сказать ей, чтобы она отвязалась, и объяснить, что она не так меня поняла. Но не успела — Катти впилась в меня губами, и её розовый язык, словно малиновое желе, скользнул в мой открытый рот. Я попыталась было отпихнуть её правой рукой, но ничего не вышло.
Её глаза жадно и весело смотрели в мои, а Ульф Лунделл всё наяривал как одержимый, мне казалось, что это я схожу с ума, меж тем как губы Катти всё яростнее впивались в мои, а руки гладили мои короткие волосы. Никогда меня ещё так не целовали. Ну и девчонка!
Я старалась не смотреть в её жёлтые глаза. Скосив взгляд, я заметила приближающийся жёлтый автомобильчик; по тому, как медленно он тащился, нетрудно было догадаться, что за рулём Ингве. А прямо по курсу — я в обнимку с девчонкой! От изумления Ингве выпучил глаза. Конечно, он узнал меня. Проехав мимо, Ингве повернул голову и прижался носом к боковому стеклу, отчего стал похож на разряженного поросёнка.
В следующую секунду машина подпрыгнула и с рёвом протаранила живую изгородь Аксельссона. Видимо, в замешательстве Ингве вместо тормоза нажал на газ. В изгороди образовалась порядочная брешь, сквозь которую мне было видно изумлённого Аксельссона, застывшего с газонокосилкой, и Ингвину машину, совершавшую в саду опасные виражи. В конце концов Ингве врезался в пчелиные ульи и посбивал с них крыши. Потревоженные пчёлы тучей взмыли в воздух.
А Ульф Лунделл продолжал голосить, что больше всего на свете любит просторы, где гуляет ветер, а в поднебесье поют жаворонки. Это было последнее, что я услышала.
В тот момент, когда машина врезалась в ульи, я со страху укусила Катти за язык. Она взвыла и ослабила хватку. Теперь и она заметила странные манёвры.
— Боже, да он совсем спятил! — простонала Катти.
— Это приятель моей мамы! — крикнула я, отшвыривая наушники.
В дыру, созданную стараниями Ингве, я видела, как Аксельссон с садовыми ножницами наперевес мчится к машине. Над ним роем вились разъярённые пчёлы. Судя по всему, он решил раскурочить капот, как консервную банку. Мне расхотелось смотреть. Ингве исхитрился-таки дать задний ход и выруливал прямиком к парадному крыльцу.
