Но по мере того, как равнодушие этих разбредавшихся людей (лично к Михаилу Михайловичу, а не к заработку)
становилось все яснее и яснее, ожесточение его против этих людей ослабевало, а перспектива не сегодня, так завтра остаться одиноким в этой трясине - совершенно уничтожала в нем гнев и ненависть. Так же быстро, как и в начале хандры, ненависть его с мужиков переносилась на самого себя, а мужик, напротив, - начинал вырастать, вырастать...
в чем же? - в прямоте и правде... Начинало оказываться, что во всем поведении мужика, поведении, которое возмущало так недавно до глубины души, не было ничего, кроме самой сущей искренности и глубочайшей правды. Михаил Михайлович в эти минуты ясно видел собственную свою дрянность, гнилость, негодность, негодность во всех смыслах - в физической силе, в твердости убеждений, в силе мысли, в прочности нравственности и т. д. И во всем этом мужик несравненно выигрывал. Какое необычайное преимущество мужика пред ним уж в одном том, что цель его проста, мала - какая-нибудь коровенка, недоимка! Купить коровенку, уплатить недоимку, а сколько он тратит на это силы, не сердясь, не беснуясь, не хвалясь, не чванясь?.. Ему все простительно, он все из-за хлеба...
5
В такие минуты Михаил Михайлович мрачно пил и под хмельком ворочал мужиков назад, вновь пил "на мировую", под хмельком ехал в деревню в гости, вновь пил в гостях...
И тут уже с ним стали поступать без церемонии... Тут-то вот Мишутка сел под образа в шапке, наклал сахару в чашку доверху и на стол грозился сесть. В эту-то пору стали у него брать деньги почти из рук и почти без церемонии...
Не препятствовал Михаил Михайлович этому, убедившись, что другого назначения для него нет, как быть расхищенным на пользу ближнему...
"По-настоящему, - думал он, - надо бы просто послушать совета: отдай имение свое - и ступай!.. Бери, ребята, бери!.."
Он уж совершенно в это время не рассуждал и не фантазировал, а изрекал где-нибудь в крестьянской избе за бутылкой водки краткие изречения, вроде, например, следующего:
- Нет, ребята, мы с вами одного поля ягода... И много, много в вас и в нас разных блох крепостных сидит...
И долго-долго, ребята, выбивать из нас этих блох-то придется...
- Само собой! - откликается кто-нибудь на эту речь.
- Да перестань ты болтать черт знает что! - раздражительно восклицает Михаил Михайлович. - Ну, что это значит "само собой"? - какой тут смысл? Что значит "в аккурате", "к примеру", "первым долгом"? Зачем болтать вздор? Неужели, наконец, после всего, ты прямо не можешь сказать, что тебе от меня нужно? Корову? Лошадь? Тесу? Овцу? Телегу? Ведь непременно же что-нибудь подобное, а ты какое-то "само собой", а потом "в аккурате"... Чего тебе нужно?..
- Да лошадку бы точно что...
- Ну вот и прекрасно... а то "первым долгом", "в том числе". Еррунда!..
- Михаил Михайлович! - восклицает востроглазая солдатка, появляясь в избе. - Ты что ж солдатку-то забыл? Чего ж чайку-то не зайдешь напиться?
- Забыл? Нет, я зайду, непременно зайду...
- Ты думаешь, солдатке тоже пить-есть не надо?..
- Как можно! Я-то думаю?.. Что это ты?.. Отлично понимаю. Именно пить-есть...
- То-то, заходи, стало быть, в гости-то...
- Непременно... Тебе чего, тесу или чего?..
А уехал Михаил Михайлович потому, что денег у него не осталось ни копейки.
"Чудак-барин" - очерк из цикла "Непорванные связи". Первоначально очерк назывался "Непорванные связи", а весь цикл - "Из деревенского дневника". Впервые цикл опубликован у журнале "Отечественные записки" в 1880 году (No 9). В ходе работы над собранием сочинений Успенский дал название циклу "Непорванные связи", а очерку - "Чудак-барин".
Настоящий текст печатается по изданию: Г. И. Успенский.
Собрание сочинений в 9-ти т. Т. IV. М., ГИХЛ, 1956.
