Чучело белки - [38]

— Вы уверены, что мать Бейтса умерла?

— Я же сказал, что сам был на ее похоронах. Я видел записку, которую она написала Норману перед тем, как она и Консадайн отравились. Что вам еще нужно? Может, мне выкопать ее и предъявить вам? — Чамберс вздохнул. — Извините, мисс. Случайно сорвалось. Но я сделал все, что мог. Обыскал дом. Вашей сестры там нет, как и Арбогаста. Их машин тоже нигде нет. По-моему, все ясно. Во всяком случае, я сделал все, что в моих силах.

— Что вы посоветуете мне предпринять?

— Связаться с компанией Арбогаста, конечно: может, там что-нибудь знают. Возможно, у них есть неизвестная вам информация о Чикаго. Но сегодня вам вряд ли удастся дозвониться.

— Наверное, вы правы, — Лайла встала. — Что ж, спасибо за все, что сделали. Извините, что доставила вам столько хлопот.

— Я для того здесь и сижу, чтобы помогать людям. Верно, Сэм?

— Верно, — сказал Сэм.

Шериф Чамберс тоже поднялся.

— Я понимаю ваши чувства, мисс, — сказал он. — И мне очень жаль, что я ничем не смог вам помочь. Но у меня нет абсолютно никаких фактов. Вот если бы вы знали хоть что-то конкретное, тогда, может быть…

— Мы понимаем, — сказал Сэм, — и благодарны за помощь, — он повернулся к Лайле: — Пойдем?

— Вы все же проверьте насчет Чикаго, — крикнул шериф им вслед. — Всего хорошего.

Потом Сэм и Лайла оказались на тротуаре. Вечернее солнце отбрасывало косые длинные тени. Пока они стояли, тень от штыка ветерана Гражданской войны подобралась к шее Лайлы.

— Вернемся ко мне? — предложил Сэм.

Девушка покачала головой.

— В гостиницу?

— Нет.

— Куда же тогда?

— Я не знаю, как ты, — сказала Лайла, — но я намерена поехать в этот мотель.

Она подняла лицо и с вызовом посмотрела на Сэма. Узкая тень от штыка прочертила резкую черную линию поперек ее горла, и долю мгновения казалось, будто кто-то отрезал девушке голову…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Норман знал, что они приедут, он понял это гораздо раньше, чем увидел сворачивающую к мотелю машину.

Он не знал, ни кто должен приехать, ни как они будут выглядеть — ни даже сколько их будет. Но он знал.

Он убедился в этом еще прошлой ночью, когда лежал в постели и слушал, как кто-то ломится в дверь. Тогда он затих, как мышь, и даже не попытался встать и осторожно выглянуть в окно. Он натянул на себя одеяло, укрывшись с головой, и испуганно ждал, пока незнакомец уйдет. И тот, наконец, ушел. Как хорошо, что он догадался запереть маму во фруктовом погребе. Хорошо для него самого, хорошо для мамы — и для незнакомца.

Однако Норман понимал — еще тогда, — что это не конец. И события подтвердили его правоту. После обеда, когда он прибирался внизу, у болота, приехал шериф Чамберс.

Норман перепугался, снова увидев его после стольких лет. Он не забыл — он очень хорошо помнил шерифа Чамберса. И кошмар. Этим словом Норман всегда обозначал про себя то время. И дядя Джо Консадайн, и яд, и остальное — все это было давним, долгим кошмаром, который начался в тот момент, когда он позвонил шерифу, а закончился через несколько месяцев, когда Нормана выпустили из больницы и он вернулся домой.

Но теперь, увидев шерифа, Норман почувствовал, что кошмар не покидал его ни на мгновение, — что все повторялось, — но кошмары вообще имели привычку повторяться: снова, и снова, и снова. Главное не забывать, что ему уже удалось обмануть шерифа тогда, в гораздо более сложной ситуации. Теперь будет куда проще — если он не потеряет голову. И, действительно, никаких сложностей не возникло.

Он ответил на все вопросы, вручил шерифу ключи и безропотно позволил обыскать дом. Ему было даже занятно, в каком-то смысле: шериф лазил по дому, а сам Норман, тем временем, разравнивал последние следы у болота. То есть, ему было бы занятно, если бы он был уверен, что мама не поднимет шума. Она могла решить, что в подвал спускается Норман, и если бы она подала голос, вот тогда и начались бы настоящие неприятности. Но мама не сделала этого: Норман ее предупредил, а кроме того, шериф искал вовсе не маму. Он считал, что мама умерла и ее похоронили.

Как же ловко Норман надул его в тот раз! Да и сегодня это удалось без труда: шериф приехал, все обыскал и ничего не заметил. Он задал Норману еще несколько вопросов о девушке, и об Арбогасте, и о Чикаго. Норман едва не поддался искушению придумать что-нибудь новое: например, что девушка упомянула отель, в котором собиралась остановиться в Чикаго, однако по зрелом размышлении решил, что лучше этого не делать. Надежнее держаться того, что он говорил раньше. И шериф поверил. Он даже извинился, перед тем как уехать.

Итак, с шерифом было покончено, но Норман знал, что это еще не все. Шериф Чамберс приезжал не ради собственного удовольствия. Он не проверял какой-нибудь конкретный факт — потому что никакими фактами и не располагал. Все объяснял его же вчерашний звонок, неопровержимо доказавший, что об Арбогасте и девушке знали какие-то другие люди. Именно они и настояли на том, чтобы шериф Чамберс позвонил Норману, и заставили его побывать в мотеле. А теперь неизбежно приедут сами. Неизбежно.

Когда Норман подумал об этом, его сердце начало бешено колотиться. Ему захотелось совершить что-нибудь безрассудное — уехать куда глаза глядят или спуститься в погреб и положить голову маме на колени, или пойти в спальню и спрятаться под одеялом. Но это не поможет. Норман не мог уехать, бросив маму, и не мог рисковать, забирая ее с собой — в ее-то состоянии. Он не мог даже посоветоваться с нею. Неделю назад он так и сделал бы, но теперь это было невозможно: после того, что произошло, он не мог доверять маме.