Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса» - [33]

Мерецков добавил жалобу, что «так как эти доклады являются секретными, я не могу взять книгу домой, а на работе не могу читать, работой нужно заниматься». Сталин спросил: «Кто это придумал?» Проскуров: «Был приказ Народного комиссара № 015». Голос из зала: «Книги должны быть в штабе». Проскуров: «Чем же объяснить, товарищ Воронов ‹Н. Н. Воронов, начальник артиллерии РККА›, что из 50 переведенных статей в Артиллерийском управлении прочитано только семь статей двумя лицами? Эти статьи без всяких грифов, несекретные». Проскуров закончил обсуждение замечанием, что штаб Первой Краснознаменной Армии держал сводки три месяца, не рассылая по частям, считая, что эти сводки Разведывательное управление должно рассылать само. «Значит ли это, — спросил Проскуров, — что Разведупр должен знать дислокацию всех частей? Я считаю, что это дикость!» Должно быть, все находившиеся на совещании поморщились, зная манию к секретности, которая пропитала все военное и гражданское руководство.^[94]

Проскуров перешел к вопросу, который Мерецков поднял раньше — о том, кто был ответственным за руководство войсковой разведкой, сказав, что он получил сотни писем по этому вопросу. «С первых дней сражения, — сказал он, — кадры войсковых разведчиков готовились очень плохо, несмотря на состоявшееся в июне 1939 года заседание Главного военного совета, в котором участвовал и товарищ Сталин, на котором было принято решение возложить ответственность за войсковую разведку на Оперативное управление в Генеральном штабе РККА, штабы округов, армий и армейских групп. Переход на новую организацию штабов следует провести к 1 августа. Сейчас разведка не имеет хозяина, и войсковой разведкой никто не занимается. ОРБ не готовятся как разведчасти». «Что такое ОРБ?» — спросил Сталин. «Отдельный разведывательный батальон, — ответил Проскуров — имеющийся по штатам в каждой дивизии, однако ОРБ не были правильно использованы, как и разведывательные роты, приданные каждому полку. Во время финских событий разведотдел Ленинградского военного округа забрала себе 7-я армия, а остальные армии остались без кадровых разведчиков». Сталин сказал: «Необходимо последовать опыту иностранных армий и сосредоточить всю разведывательную работу в одних руках. Мы должны создать аппарат, который будет отвечать и руководить войсковой разведкой, или оставаться только с агентурной разведкой».^[95]

Затем Проскуров перешел к проблеме рассылки разведывательных сводок: «Командующие 8-й и 9-й армиями Штерн и Чуйков жалуются, что они не получали сводок. Как выяснилось, работники Генерального штаба во главе с товарищем Смородиновым считают, что то, что происходит на участке 8-й армии не нужно знать 7-й армии, и поэтому никогда не пересылают сводки. Это идиотство! — возмущенно сказал Проскуров. — Командующие армиями должны были знать, что делается на соседнем участке. Нужно повернуть мозги нашим большим и малым командирам к разведке ‹…›. У нас нет точных данных, сколько тысяч жизней мы потеряли из-за отсутствия разведки».

Сталин не ответил. Вероятно, он не хотел быть вовлеченным в вопрос, кто был виноват за ужасающий список потерь в Зимней войне. Вместо этого, он изменил тему и спросил об агенте в Лондоне, который прислал сообщение о планируемом английском воздушном налете на Баку, но не сообщил никаких дополнительных деталей. Этот же человек сообщил, что 12 тысяч цветных войск вводится в Румынию. Проскуров ответил, что источник не агент, а военно-воздушный атташе генерал-майор Иван Черный. Сталин ответил, сказав: «Вы говорите, что он честный человек. Я согласен, что он честный человек, но дурак. Я боюсь, что если ваши агенты будут так и дальше работать, то из их работы ничего не выйдет» ^[96].

Мерецков вмешался, сказав, что командиры боятся идти в такую разведку, потому что они говорят, что им запишут, что они были за границей. Проскуров согласился, заметив, что «если записано в вашем личном деле, что вы были за границей, это остается там на всю жизнь». Сталин возразил, сказав, что «есть же у нас несколько тысяч человек, которые были за границей. Ничего в этом нет. Это заслуга». Можно представить мысли присутствующих, все из которых прекрасно знали, что Мерецков и Проскуров были правы в отношении подозрений, которые приписывались людям, служившим за границей.

Проскуров поднял вопрос о трудностях, с которыми столкнулись наши агенты-парашютисты, заброшенные на семьдесят километров за линию фронта, «включая то, что наши разведчики были заражены тем же, чем и многие большие командиры, которые считали, что там их будут с букетами цветов встречать, а вышло не то». Это была едва прикрытая ссылка на Финскую Демократическую Республику, которая, как предполагалось, должна была заручиться поддержкой финского рабочего класса, что было идеей Сталина. Явный намек в присутствии других лиц на провал его плана, мог привести в ярость Сталина, который затем обвинил Проскурова в посылке в Финляндию русских, не знавших финского языка: «Надо, чтобы они язык населения знали. Дайте в Главный военный совет список, кого вы посылали и когда». Проскуров ответил: «Я рад, что вы заинтересовались этими вопросами, потому что после этого дело пойдет лучше». Он добавил, что одно дело для туриста посмотреть на ДОТ, а описать его конструкцию, точное местонахождение, это другое дело. «У нас был такой курьез: Скорняков ‹Н. Д. Скорняков, пом. военно-воздушного атташе в Берлине› прислал телеграмму. А Кулик звонит — прикажи Скорнякову прислать чертежи и конструкции. Но он этих сведений дать не может. Эту проблему мы не можем решить посылкой туристов». Сталин не понял существа дела и стал доказывать, что самое лучшее вызвать Скорнякова и подробно опросить. Кулик объявил перерыв.