Что ждет Россию - [12]

— Нет ли еще каких вопросов или предложений? — спросил Зибер.

— Я хочу, — заявил Батагов, — внести следующее предложение. Всякое общество должно иметь председателя, секретаря, казначея. Поэтому, мне кажется, нужно выбрать этих лиц и приступить к составлению устава общества. Кроме того, необходимо дать нашему обществу какое-нибудь название.

Предложение было принято. Сейчас же приступили к выборам. Председателем был единогласно выбран Зибер, секретарем — Лозин, казначеем — капитан Николич. Устав было поручено разработать и представить на второе заседание Зиберу и Лозину. Оставался вопрос относительно названия общества. По этому вопросу выступил Лозин.

— Господа! Наше общество, ставя своей целью спасение России, идет к этой цели путем уничтожения всех главных виновников гибели нашей родины. Наше общество мстит за Россию, расплачивается за нее. Эта расплата — наше средство для достижения цели, в этой расплате — воодушевление на подвиг. Все мы, или большая часть из нас, фактически, не увидим воскресения России, мы не получим этой награды за свою работу. Мы расчистим дорогу — спасать будут другие. Наше оружие, повторяю, — расплата. Предлагаю, поэтому, назвать наше общество «Союзом расплаты за Россию».

Предложение было встречено бурными аплодисментами и единогласно принято.

Глава 9 СВЕТ В ЖЕНСКИХ ГЛАЗАХ

Взволнованные, потрясенные возвращались с первого заседания «Союза расплаты за Россию» Вера и Лозин. Заседание закончилось очень поздно, но улицы были полны разряженной публикой; всюду слышались веселые шутки, восклицания и громкий смех: Париж очнулся от дневной жары и высыпал но улицы.

Чуждыми и далекими от этого веселья глазами смотрел Лозин на ночную жизнь прекрасного города. Лозин ушел в себя, в свои думы, в предстоящее ужасное, кровавое дело. Это веселье казалось ему странным, почти преступным. Ему казалось, что вся эта веселящаяся толпа должна знать, какое страшное решение приняла в эту ночь кучка отчаянных, решительных людей. Пройдет немного времени — и, может быть, эта самая толпа будет с возмущением и страхом за будущее обсуждать кровавое убийство своих вождей. Казалось странным, нелепым, невероятным, что вот только они, только двое среди этой толпы, знают великую тайну, знают то, что способно будет изменить ход истории, что взволнует весь мир и заставит его принять какие-то новые решения. И невольно мальчишеское чувство задора, вызова, гордости захватило его и жуткая, но приятная, щекочущая промелькнула мысль: «А что, если напугать эту толпу, остановить ее веселье, крикнуть: долой веселье, потому что мы против вашего веселья, потому что мы хотим, чтобы и вы страдали, когда страдает наша родина, потому что мы — мстители за ваше равнодушное, преступное отношение к России!»

Но, мало-помалу, течение мыслей вошло в другое русло. В душу закралась тревога за будущее, стала давить страшная ответственность, взятая на себя. Удастся ли задуманный фантастический план, а, если удастся, то приведет ли его исполнение к желанным результатам? Много новых, существенных возражений пришло в голову Лозина, но он гнал от себя эти мрачные мысли, так как хотел верить, хотел всецело отдаться задуманному плану.

И другие мысли, тоже мрачные, мучительные, упорно лезли в голову... Он считал их в эту минуту преступными и недостойными. Он считал, что не имеет права на них останавливаться, так как уже не принадлежит себе, так как личная его жизнь должна отойти на второй план. Но мысли лезли — сильные, назойливые, порабощающие, они завладевали постепенно его душой, пока не заполнили ее. Эти мысли были о жене, о Вере.

Сегодня... всего час тому назад... он понял, что выросла вдруг каменная стена между ним и Верой. Это было так неожиданно... так ярко и страшно...

Зибер говорил свою речь. Всем существом впитывал в себя эти яркие слова Лозин, увлеченный силой убеждения и горячим чувством оратора. Лозин не сознавал окружающего и видел только бледное, сильное лицо Зибера: оно гипнотизировало и покоряло... Свободно лилась его речь — и каждое слово несло за собой чувства, образы, картины. Лозин не только слышал эти слова и воспринимал — он их видел: перед ним мгновенно, но с огненной отчетливостью пронеслись кровавые муки России и дьявольские лица ее растлителей и бледные, измученные, рассеянные по всему миру русские эмигранты.

В глаза Веры потянуло взглянуть и в них увидеть свои мысли. Он обернулся к жене, хотел что-то сказать, взглянул на нее — и слова замерли у него на губах. Он окаменел... Вера, наклонившись вперед, неподвижная и зачарованная, слушала Зибера. Ее лицо, ее глаза сияли каким-то внутренним, ярким светом, губы сложились в чувственную, зовущую улыбку... Грудь взволнованно, быстро поднималась и опускалась. На лице было такое страстное выражение, такое открытое обожание, преданность, любовь, — что Лозин мгновенно понял все: Вера увлеклась, может быть, влюблена в Зибера...

Отчаяние охватило Лозина, хотя он и призывал свое благоразумие, хотя он и пытался овладеть собою, хотя он и говорил себе, что нужно забыть о своих чувствах в эту минуту ответственных и, быть может, великих решений... Он почти не слушал теперь, что говорил Зибер. Слова проносились мимо, не задевая души. Новое чувство стало овладевать Лозиным... Он гнал это чувство, призывал свое уважение к Зиберу, преклонение перед ним, но ревность заполнила все, сломала все преграды, все плотины. Ему стоило больших усилий сдержать этот бурный поток. «Как я низок, как я низок! — с тоской думал он. — В такую великую минуту, когда все наши чувства должны составлять одно целое, когда никакая задняя мысль не должна отравлять общего порыва, — я могу, я смею хоть на минуту отдаться такому глупому, такому грязному чувству! И это я, кто клялся Зиберу в своей любви, преданности, кто обещал ему отдать свою жизнь, последнюю каплю своей крови! И из-за чего — из-за взгляда глупой, взбалмошной женщины? Как это нечестно, низко!»