Что за девушка - [70]

— Дело не только в Майке. — У меня перехватывает дыхание, но я сглатываю, стараясь снова не заплакать. Раз с меня хватит секретов, я должна рассказать и об этом, пусть это так же тяжело, как говорить правду о Майке. — Я вызывала у себя рвоту. Специально. Почти постоянно с тех пор, как мы с Майком начали встречаться. Еще до того, как он меня ударил.

Папа затих. Может, он думает, что мама должна была это заметить, раз мы живем вместе. Может, он думает, что хороший родитель заметил бы, что он заметил бы. Я удивлена, что готова рьяно защищать маму.

— Я научилась отлично хранить тайны.

— Милая, — ласково начинает папа, — мне тяжело слышать, что ты так себя мучила.

Я собираюсь возразить, думаю, что это никак не сравнимо с тем, через что прошла Джуни, но осекаюсь. Может, это не то же самое, что резать себя, но папа прав. Это все равно мучение.

Папа продолжает:

— Мы с твоей мамой поговорили. Насколько я знаю, школа еще не определилась с наказанием Майка, с тем, исключат его или нет.

— Завтра вечером будет заседание попечительского совета.

— Я знаю, но что бы они ни решили, если ты не хочешь возвращаться в школу, ничего страшного.

— В каком смысле?

— В смысле, ты можешь переехать ко мне. Окончить школу в Нью-Йорке.

Я мотаю головой, хотя он меня не видит:

— Мама не хочет отпускать меня даже в университет!

В начале этого года, до того, как мы с Майком стали встречаться, наш школьный консультант дал задание составить список университетов, в которые мы думаем поступать. В моем списке были Беркли, Помона и Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе — все поблизости, на Западном побережье. Но я также указала и другие университеты: Барнард, Колумбийский, Нью-Йоркский университет, Вассар и Корнелл — на Восточном побережье.

Узнав об этом на родительском собрании, мама устроила истерику. «Как ты можешь меня бросить? — сказала она. — Почему ты предпочитаешь мне отца?»

— Вообще-то, — говорит папа, — твоя мама сама это предложила.

— Что?

— Майя, я первый готов признать, что твоя мама не идеальна, — вздыхает папа. — Может, мне стоило самому получше хранить пару секретов. Я не должен был позволить тебе увязнуть в наших с ней проблемах. Нам обоим следовало об этом подумать. Может, если бы мы лучше справились, тебе было бы легче говорить с нами о своих трудностях. Твоя мама очень тебя любит. Она позвонила мне, потому что она — мы оба, — потому что мы не знаем, как тебе с этим помочь. Она хочет, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. И я… Она… Мы хотим, чтобы ты была здорова.

Не помню, когда в последний раз кто-то из родителей употреблял слово «мы».

— И если в Нью-Йорке тебе станет легче, то она хочет, чтобы ты жила в Нью-Йорке.

Я оглядываю свою комнату, представляя, как вся одежда из шкафа переместится в коробки, как мои аккуратно расставленные книги поедут на другой конец страны. У меня есть своя комната в папиной квартире, но она почти пустая: я никогда не жила там дольше нескольких недель подряд, во время каникул. Я представляю, как иду по папиной улице до школы за углом, как начинаю выпускной год в новом классе, но картинка размыта, потому что я слишком многого не знаю. Я буду там популярна? Я буду с кем-нибудь встречаться? Я перестану блевать? А может, я окажусь в неудачниках, выгорев, прогуливая уроки в чьей-то машине?

Но вряд ли на Манхэттене ребята ездят в школу на машинах. Интересно, где там собираются неудачники?

И тут я вспоминаю об очередном секрете.

— Мне надо еще кое-что тебе рассказать.

— Конечно.

— Я… — Я осекаюсь, не знаю, как лучше выразиться. Не то чтобы мой немногочисленный опыт можно было назвать развлечением. В основном это было для того, чтобы ненадолго расслабиться. — Я пробовала травку. Несколько раз. С другом.

Я точно знаю, что папа курил травку, когда учился в университете, — видела несколько его фотографий с косяком в руке. Кстати, те снимки привели к одной из самых крупных родительских ссор. Мама переживала, что из-за него я решу, что наркотики — это не так уж и страшно.

— Мне нужно обсудить это с мамой, — говорит наконец папа.

— Не думаю, что я захочу это повторить, — поясняю я. — Просто решила, что не буду это скрывать.

— Что ж, спасибо за честность, — отвечает папа.

Я выпрямляю ноги и ложусь на кровать, откидываюсь на подушки.

— Можно кое-что у тебя спросить?

— Что угодно, милая.

— Почему ты раньше никогда не предлагал?

— Чего не предлагал? — не понимает папа.

— Должно было случиться что-то ужасное, вроде истории с Майком, чтобы ты предложил мне переехать к тебе?

— Конечно, нет, — торопливо отвечает он.

— Тогда почему ты раньше не предлагал?

— Твоя мама…

— Не приплетай маму, — перебиваю я. — Я всегда знала, что мама хочет, чтобы я жила с ней. Про тебя я этого не знала.

— Солнце, развод — такая сложная штука…

— Настолько сложная, что ты даже не спросил меня перед тем, как переехать на другой конец страны? — Я так удивлена собственным вопросом, что чуть не роняю трубку.

Я всегда завидовала, что он уехал. Думала, что понимаю, как ему было нужно выбраться отсюда, — в конце концов, я тоже хотела когда-нибудь переехать. Но сейчас я бы предпочла, чтобы он тогда остался. Было бы чудесно знать, что как бы все ни обернулось с мамой, как бы сильно он ни хотел уехать за три тысячи миль от нее, это не стоило того, что мы с ним тоже так отдалимся друг от друга.