Что я не видела - [2]

К тому времени, когда мы достигли миссии Луленга, мы достаточно много увидели Африку — равнинную и горную, жаркую и прохладную, черную и белую. С тех пор я кое-чему научилась, поэтому теперь у меня есть сильное искушение представить так, что я чувствовала то, что должна была бы чувствовать, знала то, что должна была бы знать. Истина совсем иная. Мое отношение к туземцам, например, было совсем не таким, каким должно было быть. Люди, помогавшие нам, интересовали меня мало и совершенно не производили впечатления. Многие из них подпиливали себе зубы, а от каннибализма их, как нас информировали, отделяло всего лет десять. Никто, включая нас, не ходил чистым, однако, Беверли и я хотя бы пытались, только мы не могли купаться без досады каждый раз обнаруживать подглядывающих. Было ли это потому, что мы выглядели хорошо, или же хорошо годились для еды, я не желала знать.

Отцы-священники миссии сказали нам, что рабов водят по деревне связанными, чтобы люди могли начертать на их телах свои отметки на тех кусках мяса, которые они купят, когда рабов прирежут, и на таких вот историях я настроила свой разум. Я никогда не признавала ни красоты, ни доброты в этих людях, с которыми мы встречались, хотя Эдди видел много и того, и другого.

В Луленге мы провели три ночи, что дало каждому по постели, доброй еды и шанс вымыть волосы и выстирать одежду в некоей уединенности. Беверли и я делили свою комнату, не было достаточно номеров, чтобы ей иметь собственную. Она в то время поругалась с Мерион, хотя я забыла причину. Они были буйными, эти две, вечно кричали, дулись, а потом снова включали жаркие чувства. Утомительный спорт для зрителей, по определению взбадривающий для участников. Поэтому Эдди остановился в комнате с Расселом, что отставило меня, потому что я любила пробуждаться вместе с ним.

В первый вечер на обед к нам присоединился администратор-бельгиец, который потчевал нас настоящим вином, но имя которого я больше не могу припомнить, хотя еще могу его нарисовать — лысый, дюжий мужик около шестидесяти, с седой бородой. Я вспоминаю, как он шутил, что его волосы мигрировали с головы на подбородок и поселились там, где еды изобилие.

Эдди был в ударе и разговорился больше обычного. Пауки в Африке возбужденно агрессивны. У многих — ядовитые клыки и ночной образ жизни. Мы уже отправили домой дюжины пуговичных пауков с красными пятнами в форме песочных часов на спинках, и несколько красивых золотистых скрипичных пауков с длинными изящными ногами и темными шевронами снизу. Но в тот вечер Эдди больше всего восхищался небольшим прыгающим паучком, который, похоже, не плел собственную паутину, но вместо этого таился в засаде в чужой сети. У него не было красивой раскраски; когда Эдди впервые его увидел, то подумал, что это кусочек грязи, упавшей в серебристые пряди. Но пока мы наблюдали, он вытянул ноги, потом выследил и убил хозяина паутина и все это с поразительно ловкостью.

«Работая вместе, тысяча пауков может связать льва», сказал нам бельгиец. Очевидно, это была местная поговорка. «Однако, они не работают вместе, не так ли? Черные такого никогда не замечали. Наука — это наблюдение, а Африка не рождает ученых.»

В те дни в Луленге началась повсеместная охота на горилл, так что не требуется большой проницательности, чтобы догадаться, что остаток нашего отряда охотился совсем не на пауков. Бельгиец рассказал нам, что только шесть недель прошло, как группа самцов горилл атаковала деревушку племени. Они взломали хранилища еды и увели женщину. Браслеты ее на следующий день нашли, однако она не вернулась, и бельгиец боялся, что никогда и не вернется. Осада была такой упорной, что деревушку пришлось покинуть.

«Захват женщины я отметаю, как предрассудок и преувеличение», сказал Арчер. Он всегда выражался очень строго; вам ни за что бы не догадаться, что он был родом из Кентукки. Правда, посмотреть было особенно не на что — очки в дюйм толщиной, в которых его глаза казались выпученными, непричесанные вихры, грязные манжеты. Он разливал вино бельгийца и, помню, был особенно щедр с собственным бокалом. Забавно, что помнятся такие подробности. «Но остаток истории заинтересовал меня. Если будет добыта горилла, я плачу за шкуру, подразумевая, что ее не испортят, когда будут снимать.»

Бельгиец пообещал, что попросит. И он упорствовал в своем главном пункте, говоря очень серьезно и неторопливо. «Что касается женщины, то я слышу эти истории слишком часто, чтобы отвергать их так быстро, как вы. Я слышал о местных женщинах, подвергнутых унижениям гораздо худшим, чем смерть. Поэтому, могу ли я попросить вас об одолжении: проявить уважение к моему большему опыту и большему времени, проведенному здесь, оставить ваших женщин здесь в миссии, когда вы пойдете на охоту за гориллами?»

Это было предложено весьма учтиво и Арчеру, очевидно, стоило больших трудов отказаться. И все-таки он отказался, сказав к моему изумлению, что это — оставить меня и Беверли — было бы поражением всех его целей. Потом он сказал бельгийцу собственные мысли по этому поводу, что мы семеро слышали от него уже несколько раз — что гориллы безвредны и кротки, хотя велики и мускулисты. Вегетарианцы с милым характером. Он основывал это свое мнение полностью на износе их зубов; он прочитал об этом статью какого-то университета в Лондоне.