Что я думаю о женщинах - [9]

Однажды, вернувшись домой с репетиции молодежного оркестра Брамхолла, Натали застала нас с Джиной в постели. В ту пору ей было лет шестнадцать. Ради смеха жена откинула одеяло настолько, чтобы сестренка как следует рассмотрела вялый член. Решив проверить, удастся ли его оживить, Натали весело ткнула мой конец пальчиком. И у нее получилось! Лежавшая рядом Джина с готовностью показывала сестре самые чувствительные точки моего покрасневшего органа. Ни дать ни взять хихикающие над трупом медсестры.

Наверное, эта история похожа на сказку, из тех, что присылают в порножурналы. Но в порноверсии я бы “вставил обеим по самые гланды, а потом спустил на обнаженные груди несколько литров густой белой жидкости”.

На самом деле я просто лежал на кровати в полной боевой готовности, однако совершенно бессильный, понимая: нужно проявлять пассивность и покорность, пока сестрички не наиграются и мой бедный пенис не опадет. Меня фактически насиловали, но происходило это только потому, что я пользовался доверием Джины и Натали. Даже хуже: они считали меня безобидным.

Моим первым журналистским опытом была банальная статейка “Почему мужчины не плачут на людях”. Просмотрев Джинины журналы, я понял: написать нечто подобное проще простого, сплошная болтовня и употребленные к месту высказывания фальшивых друзей. Для прирожденного лгуна вроде меня это раз плюнуть!

Просидев несколько лет на пособии, я решил: пришла пора сделать какое-то усилие, и с одобрения супруги написал тысячу пятьсот пустых слов. Джина набрала текст на компьютере, и я отослал результат в “Современницу”.

Каково было мое удивление, когда через несколько дней позвонила заместитель главного редактора по имени Мелисса Бенц-Фробишер и заявила: статья ей понравилась, хотя тема довольно банальная. “Слезливые мужчины у всех уже в печенках. Но мы давно искали человека, который мог бы честно и весело писать про пенисы. Что чувствуешь, когда между ногами болтается маленькая смешная штука? Ужасно, наверное!”

Без малейшего колебания я согласился метать бисер перед читательницами “Современницы”, таким образом решив свою судьбу. При нормальных обстоятельствах Джина и Натали были бы ужасно рады: я собирался писать для их любимого журнала. Но на дворе стоял 1989-й, и у сестер были другие заботы.

С каждым днем Роуз пила все больше. Летом скончался мужчина, с которым она много лет крутила роман, и из веселой любительницы вина миссис Кемп превратилась в запойную пьяницу. Она стала хмурой, начала скандалить и теряла сознание в самых неподходящих местах.

Второго декабря, в семнадцатый день рождения Натали, Роуз въехала в гаражную дверь, а потом, пошатываясь, вошла в дом и заявила, что плохо видит.

Миссис Кемп положили в больницу на обследование. Анализы ситуацию не прояснили. Хорошо помню, как в последний раз видел тещу. Мы принесли ей коробку шоколада, бутылку “Перрье”, журналы и большой пакет мандаринов. Роуз лежала в больнице уже два дня, но видела до сих пор плохо. Накануне она пролила на свою ночнушку суп, и ей дали другую, ярко-оранжевую; в таких только бедняки умирают.

Джина твердила: маме лучше, и мы с Натали согласились. Увы, это было не так. Роуз выглядела ужасно: кожа отвратительного желтого оттенка, на лице зловеще проступили кости.

— Мам, хочешь анекдот? — неожиданно предложила Натали.

Роуз удивилась: младшая дочь ненавидела анекдоты. “Что говорят, когда десять тысяч человек мертвые лежат на морском дне? Ответ: могло быть и хуже”.

На секунду задумавшись о глубинном смысле анекдота, миссис Кемп села и широко открыла рот. Ее стошнило темной густой кровью прямо на стеганое покрывало. Рыдая, Джина схватила бумажную салфетку и попыталась вытереть матери губы, а Натали побежала за медсестрой. Но Роуз уже умерла: у нее просто-напросто взорвалась печень. В жизни ничего ужаснее не видел.

А анекдот про мертвецов на дне мне никогда не нравился.

Тайна третья

— И это оно? — послышался голос Натали, а потом смех Джины. Когда моей жене по-настоящему весело, она кричит, как обезьяны в фильме про Тарзана. Примерно такие звуки сейчас и раздавались по дому.

Свояченица заговорила снова, иронично и одновременно изумленно:

— Что мне с этим делать?

Показывать обиду ни к чему …На ходу застегивая ширинку, я бросился вон из спальни. Сестры стояли в коридоре напротив комнаты Натали. Свояченица в крошечной белой футболке и без трусиков. От промежности к пупку поднималась тонкая полоска черных волосков. Растительности у сестричек хватало, а подмышки они перестали брить задолго до выхода второго фундаментального труда Анны Фермески: “Сестры, смейтесь и не брейтесь”.

— Ладно, — начал я, — чего веселитесь?

Вместо ответа Натали подняла стакан к подбородку и, высокомерно ухмыльнувшись, посмотрела на его содержимое. Кажется, не слишком довольна…

— В чем дело, Гай?

— Ты о чем? — переспросил я, прекрасно понимая, что имеется в виду.

— О том, твоя ли это сперма, или в стакан кончила карликовая землеройка?

Я взглянул на водянисто-серую слизь, жалко плескавшуюся на дне стакана. Первая порция донорской спермы для Натали походила на плевок и мало напоминала “несколько литров густой белой жидкости”, которые я выпускал в бесплотных фантазиях.