Что я думаю о женщинах - [14]

— Ну, так это же чужих, — успокоила супруга, — со своими все будет иначе, вот увидишь!

— А если не будет? — возразил я. — А если своих я буду любить еще меньше?

Жена чмокнула меня в щеку.

— Ты слишком переживаешь. Не беспокойся, ребенок-то будет не твой, а Натали.

Логично, хотя Джина явно считала ребенка своим. Чуть ли не за девять месяцев до родов они с сестрой начали выбирать имя. Решив превратить комнату для гостей в детскую, моя жена принесла домой образцы обоев. А я свою миссию уже выполнил и в расчет не принимался. Я был просто крестьянином, который, посеяв семя па плодородную почву, должен был взять свой узелок и убираться подобру-поздорову.

Сестры не принимали меня в игры? Ну и пусть. Главное, Джина снова стала счастливой и веселой.

После смерти матери она относилась к жизни как к рискованному предприятию, недостойному серьезных инвестиций. Когда Натали училась в Королевском музыкальном колледже и вела богемное существование, которое по идее должна была делить с сестрой, Джина забросила музыку и позволила себе погрузиться в апатию. Пытаясь ее взбодрить, я перепробовал всякое, включая брак, но ничего не помогало.

Некоторое время казалось, что Натали удалось воскресить в сестре веру в Бога, которого та не признавала.

Всю зиму, пока будущая мать билась между радостью и слабостью, я штамповал дрянные статьи. Мерзкая статуэтка вылилась в целый поток комиссионных. Я писал о “Мужчинах, которые делают это в носках”, “Мужчинах, которые боятся секса”, “Женщинах, у которых не получается”, разве только о “По-настоящему толстых женщинах” не писал.

Поздно вечером, когда все нормальные люди спят, меня показывали по Би-би-си-2. Журналисты, которых я ненавидел и которые ненавидели меня, рассуждали на совершенно незнакомые им темы. В программе это называлось “Беседой в прямом эфире”, хотя на самом деле она записывалась заранее, чтобы стереть случайно вырвавшиеся ругательства. Я тут же понял: меня приглашают, потому что я недорого беру за интервью, а у продюсеров скудный бюджет. А еще я заметил, что хотя продюсеры, ведущие и другие гости этих поздних эфирозаполнителей ненавидят друг друга, они вместе справляют праздники и напиваются в клубе “Граучо”. Я знакомых не завел, поэтому после съемок, когда все остальные, набившись в одно такси, уезжали развлекаться, приходилось идти в отель в полном одиночестве. Это не могло не навести на определенные размышления.

Ариадна по-прежнему была моей самой пылкой поклонницей, а из-за непомерного тщеславия искренне верила, что все журналисты читают ее журнал и, следовательно, слышали о Гае Локарте и его знаменитой колонке. Ей и в голову не приходило, что другие редакторы читают только свои журналы и слишком заняты только своими репортажами и тиражами. Или что звезды покупают журналы, только чтобы скоротать время в сортире, и совершенно не думают о том, кто пишет статьи или что статьи вообще кто-то пишет.

Да, люди обо мне слышали, но лишь те, кто вращается в определенных кругах. Большинство обывателей, чье мнение для меня особенно важно, никогда Гая Б. Локарта знать не знали. Для них я был одним из зануд, что надевают костюмы и по ночам болтают о книгах на Би-би-си-2. Увидев такого на экране, люди говорят домашним: “Ну вот, по телику опять ничего!”

В отношении себя никаких иллюзий я не испытываю: получил пару призов, проявив крупицу оригинальности в сфере, где остальные являются абсолютными Нулями, и все. Однако для открывшей меня Ариадны я был воплощением ее безупречного вкуса и проницательности.

Перед Рождеством я съездил в Лондон, чтобы увидеться с ней за ленчем. Мы встретились на последнем этаже ресторана “Л’Эскарп”, подальше от тех, кто жаждет внимания. Не успел я попробовать авокадо, как шефиня объявила:

— У меня к тебе предложение!

— Правда, и какое? — нервно спросил я, представит, как на меня надвигается веснушчатая грудь.

— Касательно романа, который ты хочешь написать.

— Какого романа?

— Ну, как его, “Тайны мужского сердца”?

— “Тайный шовинист”, — поправил я, — но это не)Оман, а скорее…

— Не роман? — гневно раздувая ноздри, переспросила Ариадна. Она терпеть не может, когда ей перечат. — Это обязательно должен быть роман! Ты ведь хочешь, чтобы его покупали?

Я кивнул.

— Правильно! Значит, вот как мы поступим. Ты напишешь роман, полный света и тепла, которое согревает твои статьи… с полноценными героями, чтобы получилось живо и естественно, а я частями, главу за главой, печатаю в “Современнице”. На эксклюзивных правах, пока паршивые издатели не пронюхали. Что скажешь?

— Ну, я…

— Это же отличный шанс! Сейчас все книги сериями выпускают. Станешь славным продолжателем традиций Чарлза Диккенса, Томаса Гарди…

— Мел вина Брэгга, — подсказал я.

— Не слишком задавайся! — предупредила Ариадна. — Все оформим как следует, подпишем контракт и так далее.

— Единственная проблема в том, что я никогда не писал романы, — возразил я. — Что угодно, только не романы… Но обязательно об этом подумаю.

Шефиня наполнила мой бокал вином, пролив несколько капель на белоснежную льняную скатерть.

— Гай, отказаться — безумие! Гребаное безумие, мать твою! (”Гребаное” она пробормотала чуть слышно, как старые шотландские слова вроде “месячные” или “гистерэктомия”.) — Помни, мне нужна правда. Наши читатели — тертые калачи, поэтому никакой выдумки. Ты должен написать про мужчин и изобразить их не глазами женщин или их собственными глазами, а как есть на самом деле.