Что вы скажете на прощанье? - [6]

Толстая увидала, что он мчится в деревянной тачке без ручек и испуганно таращится. Тощая заметила летящую над улицей лодку и в лодке юного сурового ангела с желтыми светящимися крыльями. Горбунье померещился черт.

— Еду! — прокричали одновременно мальчик, ангел и нечистый. — Эгей!

Он пролетел как молния, обдав паперть пылью. Старухам запорошило глаза, и они ослепли. Что-то с шорохом и треском ударило в землю вблизи от них, кто-то завопил гнусно и осквернительно для святого места, и тощая вместе с горбуньей бухнулись на колени, а толстуха подалась к ним и повалилась на них. Они стонали и плакали, пока не расползлись в разные стороны. Слезы промыли им глаза, они увидели бегущую кошку и упавший невесть откуда молоток, стоявший торчком в плотно убитой земле.

Между тем мальчик ехал к реке. Навстречу через мост тяжело бежали с покосов мужики в раздутых встречным ветром белых рубахах. Он свернул со шляха на тропинку среди ракитника, и по лицу стегнули низкие гибкие ветки, но машина сразу замедлила ход, как будто она тоже почувствовала боль.

Блеснул белыми искрами плес, открылась широкая поляна, заросшая конским щавелем и малиновым клевером. Машина остановилась. На мостках у реки стояла, согнувшись, женщина в подоткнутой юбке и полоскала белье. Она отодвинула далеко в сторону зажатую в обеих руках простыню и сильным рывком протаскивала ее в другую сторону, и вода вспенивалась и бурлила. Женщина проделывала это по нескольку раз, а затем отжимала простыню и шлепала ее в дощатое корыто, в котором горкой белели скрученные жгутами чистые рубахи, портки, наволочки и остальное белье.

— Мама! — позвал мальчик. — Я к тебе приехал!

Мать выпрямилась, повернувшись к нему с усталой неторопливостью, и заслонилась блестящей мокрой рукой от солнца.

— Это ты? — спросила она ласковым грудным голосом. — А что там за гомон в деревне? С тобой ничего не стряслось?

— То бабкам черт привиделся, — засмеялся мальчик. — А я приехал помогать тебе.

Он шел босыми ногами по теплой траве, а за ним медленно катилась деревянная машина. Мать не замечала ее, глядя на своего маленького косолапого сына в белых холщовых штанах на одной косой помоче через загоревшее плечо. Она обрадовалась, что он пришел. Она нагнулась над корытом, выбрала маленькую сорочку и тихо засмеялась.

— Помогай.

Но мальчик замахал на нее руками, подбежал к ней и, схватив охапку белья, потащил его к машине. Тут-то мать и приметила это странное сооружение из досок, стоявшее на четырех колесах возле мостков. Однако она не поняла, что хочет сын, и воскликнула:

— Что ты опять удумал?

— Сейчас увидишь, — проворчал мальчик, укладывая белье в кузов. Он знал, что машина может делать все, что он пожелает. — Тебе больше не нужно будет стирать, мама.

Он подтолкнул машину к воде. Она съехала с берега, зачерпнула бортом и сильно качнулась несколько раз взад-вперед. Белье, хлюпая и булькая, зашевелилось.

Мальчик счастливо посмотрел на мать.

— Она сама, — признался он.

Испуганно вскрикнув, мать шагнула с мостков. Вода вздула с боков ее легкую юбку.

Машина замерла. Мать подвела ее к берегу, переложила белье на край корыта и вытащила машину на берег.

— А коли б оно утонуло? — вздохнула она. — Горе ты мое!

Мальчик не слушал ее. Он склонился над мокрой машиной. От нее пахло сырым трухлявым деревом. Он сразу уловил этот запах, похожий на затхловатый запах старой бочки. Его сердце ощутило горечь, и он понял, что машина умерла.

— Ты не поверила мне! Ты не поверила мне! — закричал мальчик, глядя на мать расширившимися блестящими глазами. — Ты все испортила! Теперь я не могу тебе помочь!

Он горько заплакал, сев на теплую траву и поджав под себя ноги.

— Глупый ты у меня, — ласково сказала мать и снова принялась за работу.

Когда она оглянулась, сына на поляне не было.

Мальчик возвращался домой. Он толкал перед собой машину и глядел в ее щелястый кузов. Высокие тополя вдоль шляха гулко, размеренно шелестели, выворачивая блестящие, с белым подбоем листья. Скрипели колеса, отходила назад колея дороги. Мальчик видел курчавые стрелки выбежавшего под ноги подорожника, на обочинах — желтый сквозной цвет молочая, остролистые высокие стебли дикой конопли, покачивающиеся цветы кашки, малиновый кипрей, синий заячий горох, желтые верхушки медвежьего уха. От травы из степи шел едва слышный звон. Кузнечики, пчелы, шмели, муравьи, богомолы, жуки и бабочки эти бесчисленные живые существа стрекотали, жужжали и пели, и мальчик слышал. Ему чудилось, что оплакивали его машину. Он знал, что когда-нибудь сделает новую и она не умрет, потому что будет нужна всем. А эта была нужна только ему. Его маленькое сердце горевало.

И еще ему чудилось, что степь, травы и цветы прощаются с ним, он уходит от них, чтобы не вернуться. Иные дали открывались перед мальчиком, иная жизнь…

Но вечером он сидел на чурбаке во дворе и вырезал из продолговатой тыквы голову. Выскоблил изнутри, пробил глазницы, рот и нос, и вышло лицо. Мальчик показал его Канаде. Пес стукнул хвостом по земле сначала слева, потом справа и отвернулся. Машина стояла рядом с его будкой, но он уже не боялся. Мальчик повесил тыквенную голову на плетень, чтобы она смотрела на улицу, и стал глядеть в угасавшее небо, где нарождались звезды и стояла в полколеса бледная луна.