Что вдруг - [20]

И мне очень, очень грустно. Идет пятый год в этой глуши, а ведь мои годы – лучшие для работы. А если еще принять во внимание, что я не работал систематически с весны 1915 года, когда я сдавал государственные экзамены по фил<ологическому> фак<ультету> и поступил на военную службу, то это даст еще худшую цифру – седьмой год.

Слышал что-то одним ухом про то, что Чехо-Словакия дала возможность работать русским ученым, и даже начинающим ученым²⁷, но – «слышал звон», не знаю, кто там, что там и как там, не знаю даже, к кому обратиться за разъяснениями и справками. Печально и то, что все мои документы остались в России, пропали в кронштадтском совдепе, и я объявился здесь без всяких бумажек. Печально и то, что по патриотическим соображениям я отказался в свое время от предложения Ильи Ал. Шляпкина²⁸ остаться в ун<иверсите>те и поступил на военную службу, так что представляю из себя всего лишь окончившего с дипломом первой степ<ени>. Печально и то, что лица, близко знавшие мои работы – И.А. Шляпкин и А.А. Шахматов²⁹, – умерли. Мих<аил> Ив<анович> Ростовцев за тридевять земель – в Америке³⁰. – Думаю однако, что я не один в таком положении, и что можно бы многое сделать, если бы разыскать людей, которые бы знали меня и знали то, что я делал.

Вам, Григорий Леонидович, в Париже виднее и слышнее, там хоть народ есть. Коли будет Ваша милость, черкните мне 1) что это за штука в Чехо-Словакии 2) кто и где из нашей петербургской историко-филологической профессуры обретается за границей, в Европе. Где, между прочим, Дон Деметрио (Петров)? Не знаете, где и что Фьельструп, Гвоздев, Гвоздинский?³¹

С.А. Венгеров ведь умер?

Где Сиповский? Сакулин? Граф Жан Жанчик Толстой?³²

Не знаете ли чего о Влад<имире> Ник<олаевиче> Соловьеве³³. Гумилев расстрелян, знаю.

Видел здесь Игоря Воинова³⁴, знаю, что Ярослав Воинов в Ревеле³⁵. Жены в России. Святослав расстрелян³⁶.

Если будет время и охота – ответьте на мои вопросы – очень обяжете.

Большущее спасибо за адреса К.В. Мочульского и синьора Lorenzoni³⁷. Напишу обоим. Синьору постараюсь накропать по-итальянски, хотя сильно забыл итальянский язык. У меня здесь (случайно) мой старенький Dante, есть еще Ariosto, Petrarca – и punto³⁸. Да, еще знаменитый divin’³⁹ Pietro Aretino (peccato!⁴⁰). Так что по-итальянски и читать нечего. Итальянских книг ни у кого нет. Что-то Sr. Lorenzoni? Как-то он устроился? Ведь он давно сидел в России!

Эх, кабы работы, да еще умной работы… Масса энергии, а приложить некуда. Особенно умственной энергии. Физически-то я не очень хорош – астма одолевает и не позволяет заняться физическим трудом.

Еще раз большое спасибо и за письмо и за адреса.

Не осудите за почерк: пилил дрова, руки трясутся и замерзли, сегодня большой мороз.

Ваш К. Вогак

[3]

Rantahovi

Hotakka

Äyräpää.

Finland

Пн. 13 марта 1922

Mea culpa, mea maxima culpa, дорогой Григорий Леонидович. Получил Ваше милое письмо – страшно сказать! – 3 января, и вот когда отвечаю.

Большое спасибо Вам за доставленные сведения. Мне не пришлось даже сноситься с Ломшаковым⁴¹ или Ястребовым⁴² (которого, к слову сказать, совершенно не знаю – занимался у него польским языком, но и только). Не беспокоил я даже и Давида Давидовича Гримма⁴³, так как все нужные сведения получил через Андрея Дмитриевича Руднева⁴⁴ и прив<ат->доц<ента> Московского унив<ерситета> Лоллия Ив<ановича> Львова⁴⁵.

Ничего утешительного для себя не узнал. Если бы я не окончил курса, или был бы оставлен при университете, дело мое было бы значительно лучше. А в моем положении я, что называется, сижу между двух стульев. Курс я окончил и государственные экзамены сдал, но от предложения И.А.Шляпкина остаться при университете отказался – по патриотическим причинам, как это ни дико звучит в настоящее время: пошел на военную службу. Вот и оказывается, что я ни Богу свечка, ни чорту кочерга. Пекутся либо об университетских недорослях, либо о лицах, уже ранее бывших причастными к ун<иверсите>там (хотя бы даже только оставленным). Так что мне и бранить некого, разве только самого себя: зачем не остался.

Попытаюсь еще кое-что сделать, но полагаю, что из этого ничего не выйдет.

Во всяком случае Вам большое спасибо.

Прозябаю по-прежнему. Работать по специальности – нечего и думать. Разве если бы переселиться в Гельсинфорс – там у меня есть кое-какие связи, и я не сомневаюсь, что мне удалось бы получить доступ в университетскую библиотеку, которая, к слову сказать, там очень хороша. Но, во-первых, жизнь там так дорога, что мне и думать о ней нечего, а во-вторых, русскому почти немыслимо получить право жительства в Гельсинфорсе. – Продолжаю читать, что можно. 1000 названий успели превратиться в 1½ тысячи, но проку мало – ведь ничего систематического.

Перечитал много изданного с 1918 по 1921 год в Совдепии – трудно было достать, но достал. Курьезное получилось впечатление. Конечно, напечатано было много старого, т. е. написанного до большевиков, и кое-что новое.

Читал я и «Записки мечтателей». Многое удивляет, как например, писания Андрея Белого, к которым по ряду причин не могу не относиться отрицательно. Написанное Блоком и Вячеславом Ивановым, а того больше Ремизовым, удивляет меня с другой точки зрения, как г.г. большевики это стерпели и допустили.