Что такое популизм? - [24]
Таким образом, венгерское правительство создало, по сути, то, что бывший судья Конституционного суда Германии Дитер Гримм назвал «эксклюзивной конституцией» (ее еще можно назвать узкопартийной): такая конституция высекает в камне ряд весьма специфических политических преференций, в то время как в непопулистских демократиях дискуссии вокруг такого рода преференций являются неотъемлемым элементом повседневной политической борьбы[102]. Более того, эта конституция исключила оппозиционные партии в двойном смысле: они не принимали участия в написании и принятии конституции, а их политические цели не могут быть реализованы в будущем, поскольку конституция резко сузила коридор политического выбора. Иными словам, при новом режиме создатели конституции могут удерживать власть, даже если проиграют выборы.
Венгерский «основной закон», который якобы был вдохновлен мнениями, прозвучавшими во время консультации с народом, так и не был проведен через референдум. Для сравнения, ряд новых конституций в Латинской Америке был подготовлен избранными конституционными ассамблеями и проведен через всенародное голосование: хорошо известные примеры – Венесуэла, Эквадор и Боливия[103]. В процессе формирования конституционной ассамблеи прежние конституции были благополучно выведены из обращения и затем заменены документами, которые должны были закрепить основополагающую «народную волю». Эта самая основополагающая народная воля всегда была под контролем популистов и формировалась ими. Например, Чавес контролировал процесс избрания «своего» учредительного собрания и позаботился о том, чтобы большинство в 60 % голосов, которые получила его партия на избирательных участках, превратились в более чем 90 % мест в конституционной ассамблее.
Популистская идея стала реальностью в форме укрепления исполнительной власти при уменьшении власти судебной и/или назначении на судебные должности представителей собственной партии. Таким образом, новые конституции сыграли ключевую роль в продвижении популистского проекта по «захвату государства», поскольку переход к новой конституции позволил сместить прежних должностных лиц[104]. В целом выборы стали менее свободными и честными, а исполнительной власти стало проще контролировать СМИ. Как и в случае с Венгрией, этот nuevo constitucionalismo использовал конституции, чтобы создать условия для укрепления власти популистов, и все это во имя идеи, что они – и только они – являются представителями la voluntad constituyente – единой конституционной воли.
Но все это не означает, что популистские конституции всегда работают именно так, как задумали популисты. Они создавались с целью исключить плюрализм, но пока при популистских режимах сохраняется институт выборов и тем самым существует некоторая вероятность того, что оппозиция может победить, плюрализм не может исчезнуть полностью. Подобные популистские конституции могут привести к серьезным конституционным конфликтам. Возьмем, к примеру, ситуацию в Венесуэле после того как там на выборах в декабре 2015 г. одержал победу оппозиционный альянс Mesa de la Unidad Democratica (MUD), заполучив большинство, имеющее право изменить конституцию. Президент Мадуро вначале пригрозил, что будет править без парламента (но с помощью военных); он также сделал все возможное, чтобы оспорить легитимность трех избранных депутатов от оппозиции (чтобы не дать оппозиции преодолеть барьер, позволяющий менять конституцию). Полномочия исполнительной власти – и без того невероятно расширенные Чавесом в «его» конституции – расширились еще больше, что позволило Мадуро назначать или смещать директоров Центробанка по собственному усмотрению без всяких консультаций с парламентом[105]. Но и этого было недостаточно: Мадуро вдобавок хотел создать своего рода контрпарламент в виде «парламента коммун». (Подобный проект по созданию легитимности, параллельной официальному парламенту, посредством формирования так называемых боливарианских кружков уже пытался провести Чавес – эта попытка в основном провалилась[106].) MUD, в свою очередь, выступил за проведение референдума, чтобы низвергнуть Мадуро.
Смысл вот в чем: популистские конституции создаются с целью ограничить власть непопулистов, даже когда эти последние формируют правительство. Конфликт в этом случае неизбежен. Конституция перестает быть основной структурой, определяющей государственную политику, и становится просто узкопартийным инструментом, с помощью которого осуществляется правление.
Так что же: народу никогда нельзя говорить «Мы, народ»?
Может сложиться впечатление, что наш анализ до сих пор был глубоко консервативным: политика должна быть сведена к взаимодействию официальных политических институтов, всякий практический результат, производимый этими институтами, должен считаться легитимным, а все выступления во имя и тем более от лица народа должны быть под запретом. Но это не более чем недоразумение. При демократии любой может выступить от лица какой-то общности и понять, откликнутся ли на этот призыв какие-то избиратели – точнее, согласятся ли какие-либо избиратели отождествить себя с символической групповой идентичностью, о которой они ранее и не подозревали. На самом деле, можно даже сказать, что демократия как раз и существует ровно для того, чтобы таких притязаний было как можно больше: у официальных представителей должны быть соперники, и это соперничество может включать в себя утверждение, что представители не справились с представительской ролью, т. е. что они не сумели подобающим образом представить своих избирателей или даже пошли наперекор символической идентичности политического сообщества
Когда отгремели последние залпы Второй мировой войны, союзники – США, Великобритания и СССР – сполна воспользовались материальным и интеллектуальным наследием нацистской Германии. И это относится не только к вывозу трофейной техники или конструкторов ракет и новейших образцов оружия. Послевоенный мир использовал и другие достижения Третьего рейха, в частности – наработки в области агитации и пропаганды. Ведь это именно новаторство фашистских бонз в области пропаганды позволило им не просто удержать население Германии в подчинении, но и внушить немцам экзальтированную любовь и преданность к своим фюрерам и ненависть к «врагам рейха».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Холодная война номинально закончилась в 1991 году, но Соединенные Штаты с распадом Советского Союза не только не прекратили военные и скрытые вмешательства в мире, но и значительно активизировали их. Книга «Убийство демократии: операции ЦРУ и Пентагона в постсоветский период» продолжает фундаментальный труд Уильяма Блума «Убийство демократии: операции ЦРУ и Пентагона в период холодной войны». Международный коллектив авторов, крупнейших специалистов по своим странам, демонстрирует преемственность в целях и обновление технических средств военной и подрывной деятельности Вашингтона.
Очередная книга известного российского предпринимателя и политика, бывшего главного редактора журнала «Америка» Константина Борового описывает события 1999 года, когда за два года до теракта 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке он получил информацию о подготовке этого теракта и передал ее посольству США в Москве, а затем и руководству ФБР в США.
Политологическое исследование Бориса Кагарлицкого посвящено кризису международного левого движения, непосредственно связанному с кризисом капитализма. Вопреки распространенному мнению, трудности, которые испытывает капиталистическая система и господствующая неолиберальная идеология, не только не открывают новых возможностей для левых, но, напротив, демонстрируют их слабость и политическую несостоятельность, поскольку сами левые давно уже стали частью данной системы, а доминирующие среди них идеи представляют лишь радикальную версию той же буржуазной идеологии, заменив борьбу за классовые интересы защитой всевозможных «меньшинств». Кризис левого движения распространяется повсеместно, охватывая такие регионы, как Латинская Америка, Западная Европа, Россия и Украина.
В классической работе выдающегося американского исторического социолога Баррингтона Мура-младшего (1913–2005) предлагается объяснение того, почему Британия, США и Франция стали богатыми и свободными странами, а Германия, Россия и Япония, несмотря на все модернизационные усилия, пришли к тоталитарным диктатурам правого или левого толка. Проведенный автором сравнительно-исторический анализ трех путей от аграрных обществ к современным индустриальным – буржуазная революция, «революция сверху» и крестьянская революция – показывает, что ключевую роль в этом процессе сыграли как экономические силы, так и особенности и динамика социальной структуры. Книга адресована историкам, социологам, политологам, а также всем интересующимся проблемами политической, экономической и социальной модернизации.
Роджер Скрутон, один из главных критиков левых идей, обращается к творчеству тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого направления мысли. В доступной форме он разбирает теории Эрика Хобсбаума и Эдварда Палмера Томпсона, Джона Кеннета Гэлбрейта и Рональда Дворкина, Жана-Поля Сартра и Мишеля Фуко, Дьёрдя Лукача и Юргена Хабермаса, Луи Альтюссера, Жака Лакана и Жиля Делёза, Антонио Грамши, Перри Андерсона и Эдварда Саида, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предметом анализа выступает движение новых левых не только на современном этапе, но и в процессе формирования с конца 1950-х годов.
В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.