Что такое кармические узлы и как с ними бороться - [2]

Иванов проспал почти до отлета, и все это время ему снились кошмары. Самым ярким из них был балагур Петров, который с широкой улыбкой макал в чай мнемо-стерео-секатор для кастрации куриных самцов, с секатора в чай стекала флюоресцентная крысиная отрава, а коробейник красноречиво расписывал достоинства напитка: «и сами не заметите, как уснете, как будто вас и не было…»

— …Сажусь я в челнок, лечу на Причал-Соль-8. А по проходу идет… угадайте кто. И кивает мне, улыбается, как старому знакомому. До конца салона дошел — вернулся обратно, сел рядом со мной, на свободное место. И все чего-то говорит, говорит… Жизнь, мол, тяжелая. Торговля — ни к черту, только и хватает, чтобы крутиться: пища да билеты на местные рейсы. Были б деньги — открыл бы свое маленькое дело, идейка одна есть. Подружку бы к себе забрал, дом купил бы за городом — а хоть здесь, на Причале-Соль-7, тут ящерицы здорово поют, душевно… Какое там. Карма, будь она неладна. Сходил коробейник этот на Причале-Соль-6 в кабинет кармы, и выяснилось, что все прежние свои воплощения он мелкой торговлей занимался и всегда помирал еще не старым — от голода… вот так, мол, от судьбы — никуда, а торговля — ни к черту, может, купите чего-нибудь? Щас, куплю, держи карман шире. У тебя, приятель, своя карма, а у меня — своя. И я так легко сдаваться не собираюсь… не сказал, конечно. Подумал. А наверно стоило сказать — мож, отвязался бы…

На Причале-Соль-8 Иванова снова ждало испытание. Они с Петровым опять оказались в одном номере. Теперь уже надолго: Иванову предстояло тут работать, да и Петров, похоже, застрял: местные власти заподозрили его в мелкой контрабанде и взяли подписку о невыезде. Ежевечерний ритуал борьбы с курением, чаепитием, поеданием конфет и бутербродов и прочим соседским времяпровождением превратился в изнурительную пытку. Ночью коммивояжеру снились кошмары, днем все валилось из рук. Просил другой номер — не дали: «Местов нет». В других гостиницах — тоже «местов нет»…

— …Вам это покажется диким — мне и самому это кажется диким, но мое тогдашнее состояние окончательно перестало быть тем, что принято называть психическим здоровьем. Я бродил как лунатик, работал в режиме автопилот, не отличал дня от ночи, из всех желаний осталось только одно, но очень назойливое — жить. Короче, я решил убить коробейника.

В первой же лавке Иванова ждало разочарование: «Ну что вы, мы не торгуем оружием. Да нет, не подскажу. Скорее всего, нигде. У нас пацифистская планета». С тупым упорством обреченного коммивояжер обходил один магазин за другим, а карма с утонченным садизмом палача-по-призванию продолжала затягивать у него петлю на шее. Лишь в какой-то (двадцатой, что ли?) по счету лавочке продавец, внимательно присмотревшись к покупателю, неуверенно произнес: «Вообще-то мы не держим таких вещей. Но…»

Иванов воспрянул духом. «Вам повезло, — продолжил продавец. — Пару дней назад мы взяли у одного перекупщика несколько пистолетов с глушителями. Прошлый век, конечно, но, учитывая специфику нашей торговой системы, вам это будет стоить…» — «Неважно. Я беру».

Лишь минут через пять, когда Иванов дрожащими пальцами ласкал старую добрую сталь, до него вдруг дошел смысл услышанного. «Вы сказали — перекупщик? Как он выглядел?..»

— …угадайте с трех раз, кого он мне описал?

Бросив пистолет на прилавке, Иванов опрометью кинулся прочь. Сшибая прохожих, он бежал неведомо куда по грязным улочкам Причала, а из-за углов, из окон и подворотен хищно скалились в улыбке призраки коробейников с поясками, пакетиками, ножичками, конфетками, пистолетиками, и все, как один — с физиономией Петрова. А в голове набатом громыхало: карма! Карма! Карма!!!

Лишь на окраине городка, задохнувшись и оступившись, коммивояжер пришел в себя.

— …что-то оборвалось внутри. Морок последних дней отступил, и я со всей отчетливостью осознал: все возможное сделано. От судьбы не уйдешь. Представьте себе, стало легче. И еще — стало стыдно. Я отправился в гостиницу, опасаясь уже только одного: что этот удушливый, унизительный, отвратительный страх, который изо дня в день методично превращал меня в животное, отдохнет и вернется, и я опять сломаюсь под его нажимом… Твердым шагом, мысленно распевая «омммм», я вошел в свой номер. Сосед, разумеется, торчал дома — а куда бы он делся, без денег и с подпиской о невыезде? Я торопливо кивнул вместо приветствия и сообщил: «Покупаю у вас весь товар». — «Весь?!» — изумился Петров. — «Весь», — подтвердил я, и выложил на стол тысячу галактов…

Коробейник прослезился: «Сэр, мое барахло не стоит и десятой доли этих денег!» Но коммивояжеру было уже не до того. Он смотрел вдаль, в нежное, щемящее оранжевое небо Причала, в туманный горизонт, и думал: в сущности, все не так уж плохо. Жизнь вечна, и много приятнее уходить во цвете лет, здоровым, сильным и элегантным, покуривая и улыбаясь, нежели коптить старческим дыханием и без того затхлый воздух дома престарелых, умоляя смерть придти поскорее, потому что у самого решительности не хватит форсировать процесс…

Петров еще с полчаса тарахтел о том, о сем. О маленьком своем деле, которое теперь получится открыть, и от здешних властей отмазаться денег хватит, а может, даже домик купить в пригороде Причала-Соль-7, и Маха обрадуется — они смогут жить вместе, как люди, и вообще… Наконец, бывший коробейник, рассыпаясь в благодарностях, ушел.