Что случилось с Россией - [4]
В условиях классовой борьбы отдельный человек может в течение своей жизни отойти от идеологических позиций своего класса и - совершенно невольно, конечно, - постепенно воспринять идеологию другого класса. Например, граф Лев Николаевич Толстой за свою долгую жизнь проникся крестьянской идеологией, а Ленин до самой революции по документам числился дворянином.
Переход отдельного человека с идеологических позиций своего класса на позиции другого класса облегчается тем, что идеология каждого класса, как правило, выдается им за идеологию универсальную, общечеловеческую, а интересы своего класса - за интересы всеобщие. Поэтому отдельный человек, следуя идеологии своего класса, выражая интересы своего класса, сам обычно не замечает классовости своего сознания. Не замечает и трансформации своей идеологической позиции, если таковая с ним происходит.
Встречаются - и достаточно часто - люди, у которых вся идеология – от основ мировоззрения до оценок текущих событий - меняется гораздо быстрее, чем у большинства окружающих их людей. Политические противники называют таких людей, часто меняющих мнения, «беспринципными», но это нонсенс: беспринципных людей не бывает. Даже самый отъявленный эгоист - и тот руководствуется принципом, а именно: «Абсолютное благо - то, что выгодно для меня сию минуту». Вся разница - в скорости перемены мнений и отношении к ней окружающих.
У людей со сложившейся классовой идеологией - последняя тоже по разному претерпевает изменения: у одних они появляются в связи с переменами в окружающей действительности и влияют лишь на оценку текущих событий; у других же людей впечатления от текущих событий быстро приводят к переоценке всех ценностей, к коренным переменам в идеологии Люди, у которых идеология неотступно следует за текущей политикой, в практической деятельности порою достигают больших успехов; их называют «прагматиками».
Типичным представителем прагматиков является бывший коммунист, бывший диссидент, то демократ, то «танкократ», то могильщик великой державы, то шовинист-державник, а ныне - российский президент Борис Ельцин. Поскольку, в отличие от Горбачева, он пока теоретиком не является (хотя и сделал недавно заявку на разработку новой - «главной для России»! - идеологии), в данном, теоретическом разделе о нем больше нечего сказать.
В эпоху социальных катаклизмов, обострения классовой борьбы нередко приходится удивляться, глядя, как быстро у отдельных людей меняются политические убеждения, причем иногда без заметных, видимых причин или порою под воздействием событий, данного человека лично не затрагивающих - таково дыхание эпохи. Со случаями резкой смены убеждений мы еще встретимся далеко не раз.
Нужно также иметь в виду что, кроме классовой идеологии, существуют еще и классовые инстинкты, т.е. социальные проявления классовости, не контролируемые сознанием, иррациональные чувства классовой любви и классовой ненависти. Только последней можно объяснить, например, расширяющуюся в наши дни среди части молодежи неадекватно злобную кампанию по диффамации Ленина. Не только этих молодых гонителей ленинских памятников и портретов, но даже их родителей Ленин лично не мог ничем обидеть - их поколения просто не встречались, они не совмещаются во времени. Сегодняшнее неадекватное озлобление части молодежи лично против Ленина - типичный пример иррационально-классовой ненависти к нему со стороны нашей молодой буржуазии.
С другой стороны, не имеет рационального объяснения любовь значительной части нашего народа, до сих пор сохранившаяся, особенно у старших поколений, - к Сталину, ничем такую горячую любовь не заслуживающему. Принято считать, что - выражаясь по-современному - имидж Сталину создала пропаганда, всепроницающий партийный «агитпроп». Но нужно вспомнить, что телевидения в 20-е - 30-е годы еще не было, радиофикация страны только начиналась, ни газет, ни грамотных не хватало. А жизнь усилиям агитпропа противопоставляла руководимые Сталиным неоднократные кампании массового террора. Остается только признать, что в данном случае мы имеем дело с чувством иррациональным.
В наши дни, повинуясь инстинкту классовой солидарности, начальники не хотят увольнять родственных по классу подчиненных, контролеры не хотят контролировать, следователи не хотят расследовать, прокуроры не хотят арестовывать за экономические и служебные преступления банкиров, фабрикантов, посредников, лоббистов. А судьи не хотят судить богатых преступников не находя для них статьи в Уголовном Кодексе, или подводя их под различные амнистии.
Таковы некоторые предварительные замечания о классах и классовой борьбе. Излагать всю эту проблему здесь целиком автор не имел намерения - далее речь пойдет только о России.
2.
Какие же классы взаимодействовали и сложились к настоящему времени в недрах современного российского общества? Чтобы досконально разобраться в этом вопросе, придется вернуться к Октябрьской революции, потому что до этого события Россия мало чем выделялась из числа других стран мира, а с момента революции ее историческое развитие пошло совершенно своеобразным путем.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.