Что сердцу дорого - [48]

— Ну, побудь еще со мной, мне так одиноко без тебя.

Крепко обняв Соню своими сильными руками, Аркадий стал целовать ее в губы, потом, не выпуская из своих объятий, увел в комнату и посадил рядом с собою на мягкий диван.

Широко открытыми, светлыми глазами Соня глядела ему в лицо. Голова ее лежала, слегка запрокинувшись, на руке Аркадия, и золотистые волосы рассыпались по рукаву его пиджака. Он наклонился и опять стал целовать ее.

— Пусть наше счастье начнется немного раньше, — прошептал Аркадий.

Соня покачала головой. Но он чувствовал, что сопротивление ее слабеет.

— Мы любим друг друга… Так зачем ждать? Останься!

— Я не могу. Тетя будет беспокоиться.

— Она подумает, что ты задержалась на заводе. Помнишь, однажды была срочная работа, и ты оставалась на две смены подряд?

— Нет, я должна идти.

— И вообще твоей тете до тебя немного дела. Она даже рада будет, если ты не придешь. Константин Ильич ей куда дороже, чем ты.

— Неправда.

Но упоминание о Константине Ильиче сыграло свою роль. Стоило только Соне подумать о нем, как у нее тотчас возникало раздражение против тетки и желание досадить ей. Каждый вечер наряжается, ждет его, заглядывает в окошко. «Костя, Костя!»

Аркадий достал из кармана папиросы, закурил, скомкал пустую пачку.

— Я пойду все-таки, Аркаша, — сказала она.

— Не надо. Ты здесь — дома, — улыбаясь, ответил он.

Он был с ней, ее Аркадий, он принадлежал ей. От вина, от своих переживаний, от этой всепоглощающей любви, Соня чувствовала странную, блаженную слабость. Она была как в тумане, ей никуда не хотелось идти, и она почти обрадовалась, когда Аркадий сказал: «Ты здесь — дома».

Он сжал ее в своих объятиях и легко поднял.

«Напрасно я пришла к нему», — испуганно подумала Соня.

— Не бойся, — прошептал Аркадий.

Он уже не спрашивал, останется она или нет. Он распоряжался ею, как своей собственностью. И Соня не пыталась больше сопротивляться. Ей не хотелось сопротивляться. Ведь скоро — через месяц, а может быть, через неделю — он станет ее мужем. Нет, не через неделю, а сейчас. Сейчас…

29

Тамара, дойдя до обмазочного отделения, невольно убыстряла шаги и старалась не смотреть по сторонам. Керамические формы самых разнообразных очертаний занимали каждый метр свободной площади, оставляя лишь узкий проход. Но вся эта территория была не складом, а кладбищем. Брак. Брак, в котором все обвиняют Тамару Логинову.

Брак на керамике случался и раньше, но никогда он не был таким затяжным и массовым — как-то сам собою прекращался. А сейчас, когда цех ежедневно выпускал тысячи деталей, это стало настоящим бедствием.

Тамара не знала, что делать. Она совсем потеряла уверенность в себе. Робко входила в лабораторию, точно не имела на это права. Медлила приниматься за работу. Прежде чем отмерить мензуркой спирт или соляную кислоту, десять раз заглядывала в инструкцию, которую и без того знала наизусть. Очень старательно, по всем правилам готовила состав и потом подолгу стояла возле обмазчиц, следя за тем, как они окунают агрегаты в обмазку и подставляют под струю мелкого песка.

Творилось что-то непостижимое. То состав мутнел и створоживался, как кислое молоко, то не смачивал агрегата и стекал с него, как с гусиного пера. Иногда обмазка оставалась сырой по двое суток, а в другой раз, наоборот, высыхала быстрее положенных четырех часов, но стоило к ней притронуться — отваливалась мелкими чешуйками. Керамические формы браковались целыми партиями. Впустую пропадал труд модельщиц и обмазчиц, а на плавильном участке то и дело случались простои: нечего было заливать. Литейщики томились без дела, скучали и ругались.

Однажды во время такого вынужденного безделья к литейщикам пришел член заводского комитета комсомола Лялин.

— Слушай, Егоров, что у вас тут происходит? — начальнически спросил он.

— Загораем, — сидя на куче металлического лома, отозвался Вадим.

— Вот именно, загораете! Цех больше чем наполовину молодежный, а программу срываете. И другие простаивают из-за вас, раз детали не даете.

— Рады бы давать… — вставил Саша Большов, но Лялин не обратил на него внимания.

— Ты возглавляешь производственный сектор, а организацией социалистического соревнования не занимаешься.

— Дело не в соревновании… — хотел объяснить причину простоев Вадим, но Лялину нравилось слушать только самого себя.

— Комитет комсомола обязывает тебя принять меры. Вы привыкли думать, что за программу отвечает один начальник цеха, а комсомольцы могут сидеть сложа руки и спокойно смотреть на прорыв.

— Мы спокойно смотрим? — вскакивая, крикнул Вадим.

И тут — Вадим этого никак не ожидал — Саша Большов и Андрей поддержали Лялина.

— А что, Вадим, в самом деле, ты ведь ничего не пытался сделать, — задумчиво проговорил Андрей.

— Да ведь специалисты не могут разобраться, а я…

— Никто не говорит, чтобы ты сам разбирался, — сказал Саша, — но надо же требовать, чтобы делали что-то.

Требовать… Как будто у других душа не болит, без него не знают, что цех в прорыве.

Все-таки Вадим пошел к Минаеву.

— Иван Васильевич, что же это такое? — еще с порога заговорил он. — Люди остаются без зарплаты, простои без конца. Премию ожидали, а вышло… И другие цеха подводим.