Что остается от небес - [14]

– О неугодной позиции по каким вопросам идет речь?

– Эмансипация католиков[14]. Необходимость принятия законов о детском труде. Рабство…

– Прескотт был аболиционистом?

– Для него это являлось делом принципа. Епископ Лондонский несет ответственность за духовное благополучие колоний, и его преосвященство очень серьезно относился к этой части своих обязанностей. Принятый несколько лет назад Акт о запрете работорговли был, с точки епископа, только началом. У Прескотта имелось твердое намерение провести через парламент закон об отмене рабства.

– Бесспорно, надежный путь заиметь врагов, – согласился виконт. Немало влиятельных англичан вложили свои средства в Вест-Индию. Лишиться бесплатного рабского труда на островах означало бы для них разориться. – Не слышали, кто-либо желал епископу зла?

– Вы имеете в виду, угрожал ему? – капеллан остановился у подножия лестницы, нахмурив брови, словно раздумывая. Но затем отрицательно покачал головой: – Нет. Кажется, нет.

Себастьян вгляделся в кислое, худощавое лицо собеседника. Доктор Эшли был никудышным лгуном.

– Мне бы хотелось ознакомиться с перечнем назначенных епископом встреч за последние несколько недель.

– Согласую с архиепископом, – шмыгнул носом капеллан. – Если его высокопреосвященство не будет возражать, я распоряжусь, чтобы секретарь приготовил для вас копию. Кстати, вы второй человек за сегодня, попросивший такой список, – бросил Эшли, кивком подавая знак насупленному лакею открыть входную дверь.

– Да? А кто же первый? – полюбопытствовал Девлин, останавливаясь на верхней ступеньке крыльца. – Один из магистратов Боу-стрит?

– Нет. Мисс Геро Джарвис. Всего доброго, милорд, – поднес платок к носу капеллан и бросил выразительный взгляд на слугу, который тут же молча закрыл дверь, разделяя собеседников.

Себастьян постоял какое-то мгновение, уставившись на просторную площадь с широким водоемом и памятником королю Вильгельму ІІІ посередине[15]. Затем поднес к носу обшлаг своего сюртука и принюхался. 

ГЛАВА 9

Изобразив на лице целую пантомиму неодобрения, камердинер виконта одним пальцем вытянутой на всю длину руки подцепил брошенный на пол темный сюртук из тонкого сукна.

– Знаю-знаю, – сказал Себастьян, не отрываясь от важного занятия по завязыванию галстука. – Делай, что угодно, только выведи этот запах. А не получится – сожги.

– Что? – отпрянул Жюль Калхоун в притворном изумлении. – Уж не хотите ли сказать, что вам не по душе разгуливать по улицам Лондона, благоухая, словно покойник столетней давности?

– Столетней было бы еще ничего. Оказывается, самые душистые как раз не такие древние.

Слуга негромко хохотнул. Этот невысокий, худощавый мужчина тридцати лет начал свою жизнь в пользующемся наисквернейшей славой лондонском притоне. Такая отправная точка, несомненно, оставила на Жюле Калхоуне определенный отпечаток и снабдила камердинера множеством полезных связей на городском дне.

Собрав остальные части хозяйского наряда, Калхоун связал все в узел и спросил:

– Вы ведь еще собираетесь возвращаться в церковь Святой Маргариты?

– Возможно.

– Тогда предлагаю пока это не выбрасывать.

– Дельная мысль, – пригладил складки галстука виконт.

Наблюдая, как Девлин прячет узкий кинжал в потайные ножны в правом сапоге, слуга поинтересовался:

– Ожидаете неприятностей? 

– Когда имею дело с Джарвисами? – поправил манжеты Себастьян. – Всякий раз.

* * * * *

Большинство дочерей сливок лондонского общества проводили свои дни, занимаясь покупками на Бонд-стрит, нанося утренние визиты или посещая непрерывную вереницу пикников и венецианских завтраков[16]. Но не мисс Геро Джарвис.

Себастьян выследил ее в Королевском госпитале в Челси[17]. Госпиталь, разместившийся в огромном архитектурном ансамбле из красного кирпича, спроектированном сэром Кристофером Реном и сгруппированном вокруг нескольких просторных внутренних двориков, был учрежден Карлом II для помощи раненым и престарелым ветеранам войны еще в семнадцатом веке. Поскольку военные действия не прекращались десятилетиями, заведение было катастрофически переполнено и недофинансировано.

Девлин слышал, что благоустройство госпиталя являлось одним из проектов баронской дочери. Пересекая залитый солнцем центральный двор, Девлин увидел, как Геро выходит из часовни в сопровождении дородного джентльмена со свисающими каштановыми усами и услужливым видом практикующего врача. Мисс Джарвис была одета в изумрудно-зеленое прогулочное платье с рюшами по подолу, отделанное более темным кантом по краям выреза и рукавов, и держала в руках изящный шелковый зонтик в тон, повернутый как раз под нужным углом, чтобы затенять лицо. Служанка в сером, сжимая ручки ридикюля, держалась на почтительном расстоянии.

– А, вот и вы, мисс Джарвис, – поприветствовал Себастьян, приблизившись. – Можно вас на пару слов?

Геро резко повернула голову в его сторону, приоткрыв губы в быстром вдохе. Эта женщина, с умным серым взглядом и унаследованным от отца римским профилем, бесспорно впечатляла.  До недавнего времени двадцатипятилетняя баронская дочь зачесывала свои русые волосы в немодный узел, более приличествующий гувернантке. Но теперь несколько искусно подстриженных прядей изящно обрамляли лоб, придавая лицу неожиданную, обманчивую мягкость. Никто не знал лучше Себастьяна, что как раз мягкости в Геро Джарвис было меньше всего.