Что-нибудь светлое… - [49]

— Но не все догадаются о связи со скрытыми измерениями… Элфи…

— Вопрос времени!

Да. Теперь это был только вопрос времени. Причем — ближайшего.

И настанет хаос. С удивлением Игорь подумал, что мир, люди, общество выжили за тысячи лет потому, что не знали. Не знали, что делает сосед в своей кухне. Что происходит в соседней квартире. Где находится друг, где — враг. Прозрачный мир, мир видимых фракталов, мир одиннадцати измерений, доступных для наблюдения. Правда. Мир, где правду знает — видит, наблюдает — каждый.

Благословение? Кошмар?

— Мы в этом мире уже живем, — спокойно, приняв факт, произнес Болтер. — Какое сегодня число? Двадцатое июня? Запомни — это начало нового летосчисления.

— Элфи… — пробормотал Игорь.

— Игорь… — услышал он.

* * *

Элфи сидела в кресле у окна, и лучи заходившего солнца падали на ее лицо. Игорю показалось, что она посмотрела ему прямо в глаза и что-то сказала, но он не расслышал.

— Элфи… — Он опустился перед женщиной на колени. — Элфи…

Он хотел попросить прощения за то, что вторгся в ее мир, где не было войн, лжи, предательств и измен. Он хотел научиться видеть невидимое, увидел лишь камень на дороге неизвестно где неизвестно куда — и приобрел вселенную, где раньше жили только аутисты, чей мозг воспринимал скрытые измерения, вычисленные физиками на бумаге. Он хотел сделать небольшой шаг в познании природы. Этот шаг оказался небольшим для него и огромным — для человечества. Может, роковым. И чтобы выжить в этом новом мире…

Элфи отложила вязанье, бросила на пол крючок, положила ладони Игорю на макушку и сказала:

— Небо. Земля. Мудрость. Земля, небо, мудрость…

Да.

Ладони Элфи были теплыми, нежными и прозрачными.

— Мудрость, — сказал Игорь, — да, надеюсь. Знание.

Помедлил и добавил:

— Любовь.

Было это признание? Просьба? Страх остаться одному в новом, неизвестном, ужасном, трагическом, прекрасном, неизбежном мире?

Ладони Элфи крепче прижались к его затылку.

— Любовь, — выбрала она.

2017

КУКЛЫ

Две полицейские машины стояли перед домом, загораживая проезд по узкой улице. Дом — четырехэтажное строение в непрезентабельном, по нынешним понятиям, архитектурном стиле «баухауз»[10], — выглядел, как корабль, подбитый вражеской торпедой и готовый пойти ко дну. Десятка два зевак толпились на тротуаре, обсуждая случившееся — не бурно, как это обычно бывает, а с тихим терпением, глядя на окна третьего этажа, где старший инспектор Борис Беркович, подходя к подъезду, разглядел блики вспышек: криминалисты работали на месте второй час, и руководитель группы, давний приятель Рон Хан наверняка успел составить первое впечатление.

О репортерах Беркович забыл. Точнее, не подумал, что они появятся так быстро. Успели, прибыли даже раньше него. Правда, он не очень торопился, полагая, что сотрудникам Рона лучше не мешать.

— Старший инспектор, — девушка-репортер с Десятого канала выглядела школьницей, сбежавшей с уроков, — кто, по-вашему, мог совершать такое ужасное преступление?

Еще три микрофона возникли в воздухе, как магические палочки Гарри Поттера, и Берковичу пришлось остановиться.

— К сожалению, ничего пока сказать не могу, расследование только начинается, — произнес он, чувствуя, как неуверенно звучит его голос, и представляя себя в вечерних новостных программах: тупой израильский полицейский, не знающий, с какой стороны взяться за дело.

«Интересно, — подумал Беркович, — кого они уже назначили преступником?»

— Расскажите, пожалуйста, что произошло, — пискнула девушка, и Берковичу все-таки пришлось сказать несколько слов о деле, с которым был знаком лишь по докладу патрульного, сержанта Кармона.

— В десять тридцать поступил звонок в полицию, — деревянным голосом заговорил Беркович, злясь на себя: почему вид микрофона, подобного глазу инопланетянина на ложноножке, приводит ум в состояние, заставляющие произносить слова, которыми старший инспектор не пользовался в обычной жизни, даже когда писал отчеты, выверяя каждое предложение? — Прибывшие по вызову патрульные обнаружили в одной из комнат тело мужчины без признаков жизни. Больше пока ничего не известно, — извиняющимся тоном закончил Беркович и, не обращая внимания на недовольных репортеров, бегом преодолел три лестничных пролета и вошел в квартиру, едва не столкнувшись в дверях с сержантом, загораживавшим вход своим массивным, как атомная бомба «Малыш», телом.

— Борис, мы заканчиваем, — приветствовал Берковича Хан, едва достававший старшему инспектору до плеча, но старавшийся смотреть и говорить так, будто обладал баскетбольным ростом. — Отпечатки сняли, трогай что хочешь. Осмотри труп, и я отправлю его на аутопсию.

Тело мужчины лет сорока, в зеленых шортах и майке, — обычной домашней одежде израильтянина в летнее время, — лежало на диване, покрытом цветастой накидкой. По израильским стандартам, это должна была быть спальня, но хозяева сделали из комнаты что-то вроде кабинета. Кроме дивана, здесь был компьютер с плоским семнадцатидюймовым экраном. Большое кожаное кресло занимало едва ли не половину комнаты. У стены стоял книжный шкаф, за стеклом которого видны были не только книжные корешки, но и лежавшие стопками диски — компьютерные и музыкальные. Два стула рядком стояли у стены. Компьютер был выключен.