Что глаза мои видели. Том 1. В детстве - [39]

Тут только я вспомнил, что эти дни «тети Лизы» нигде не было видно и на пристани она не провожала государя.

Я стал раздумывать о ней и грусть об отъезде государя, как-то незаметно, перешла и на нее.

Мне вдруг стало ее жалко.

Глава двадцатая

Ближайшим последствием пребывания государя в Николаеве были очень усилившиеся слухи о скором отпуске «на волю» всех дворовых людей и об освобождении крестьян от крепостной зависимости.

Помню мама, с кем бы ни говорила, всегда прибавляла: «наконец-то, слава Богу, давно пора».

При бабушке, однако, об этом вовсе не заговаривали, так как эти разговоры ее только расстраивали и худо действовали на ее здоровье.

Из дворовых людей только «Степка-словесник», как прозвала его Надежда Павловна, много разглагольствовал по этому поводу в людских и стал ленив и грубоват.

Иван, наоборот, стал внимательнее и услужливее прежнего и только, пуще прежнего, стал «представлять», т. е. передразнивать кого попало.

Кроме излишеств по словесной части Степан (Степка) начал давать волю и рукам; из девичьей, то и дело, девушки приходили с жалобами к Надежде Павловне: то Степка которую-нибудь ущипнул до синяка, то, попросту, дал тумака, ни за что.

Раз он проявил и грандиозное насилие и мама должна была энергично вступиться за обиженную.

У Степана была сестра, Настя, молодая, очень благообразная и живая девушка, числившаяся «вышивальщицей» среди других рукодельниц бабушкиной девичьей.

Степан вечно ее «вычитывал», а иногда, в качестве старшего брата, куражился и давал ей, походя, подзатыльники.

Однажды все услыхали отчаянные вопли Насти в дальнем, пустом сарае.

Иван, который, кроме своих военных доблестей, был и добрый малый, прибежал к маме сообщить, что Степан «истязует» Настю и уже отрезал ей косу.

Мама тотчас же кинулась туда и, вслед затем, я увидел сцену, которая и сейчас жива перед моими глазами.

Впереди шла мама, ведя за собою, за руку, плачущую навзрыд Настю, у которой, вместо прежней густой косы, гладко лежавшей на ее спине, коротко обрезанные волосы беспорядочно развевались в разные стороны. Сзади шел Степан, держа в руках отрезанную косу, бормоча что-то в оправдание свое и усиленно жестикулируя.

Вся дворня высыпала во двор и глазела на это зрелище.

Мама увела Настю к себе, дала ей отдельную комнату, рядом с кладовой и не велела больше возвращаться в девичью.

Бедная Настя еще долго хныкала в своей коморке и долго потом не выходила из нее иначе, как накрыв голову платком.

После все как-то хорошо для нее выяснилось и устроилось.

Мама имела большие объяснения с бабушкой, которая сгоряча затеяла было сослать Настю в деревню «пасти свиней».

Но, мама не уступила и затеяла целое разбирательство, причем все в доме «говорили за Настю» и против Степана.

Наконец всем стало ясно, что она ни в чем не провинилась.

Если она иногда и выбегала за ворота пройтись по бульварчику, перед домом, чтобы перекинуться парою-другою слов с подмастерьем ближайшего «золотых дел мастера и часовщика», то это был доподлинно ее жених, который имел намерение на ней жениться, как только она получит вольную и обстоятельства это позволят.

Кончилось дело тем, что Настя осталась совсем у нашей мамы, в качестве ее личной горничной. Коса ее, понемногу, отросла, а жениху Насти было позволено изредка навещать ее.

Впоследствии (уже после смерти бабушки) Настя уже «вольная» служила некоторое время у мамы, была ей очень предана и, когда ее жених открыл, наконец, собственную мастерскую, благополучно вышла за него замуж.

Она была большая искусница и, когда маме нужно было спешно «освежить» вечернее платье, или нашить на него цветы, или «перешить» что-нибудь, она всегда звала Настю.

Настя была бездетна, жила неподалеку и, когда мама собиралась куда-нибудь на бал, или на парадный обед, всегда прибегала ее причесать и помочь одеться.

После отъезда Государя также прошел слух, касавшийся моего и сестры дальнейшего учения. Говорили, что Штурманское училище, имевшее весьма печальную репутацию, будет скоро упразднено и в том же здании откроется семиклассная мужская гимназия, а в казенном здании, против самого дворца, женская.

До тех пор в Николаеве было только два уездных училища — мужское и женское, но они не пользовались доброй славой. — По словам домашних, они были не для нас; там учились только «слободские».

Было еще «Девичье училище морского ведомства», для дочерей нижних чинов флота; там преимущественно занимались шитьем и вышиванием и оно славилось своими рукоделиями.

В общем, как говорили, Государь остался доволен своим пребыванием в Николаеве и был все время в отличном расположении духа.

Адмирал Глазенап и полицеймейстер Карабчевский удостоились Высочайшей благодарности, чуть ли не наград за образцовый порядок в городе.

В области наиболее для меня близкой проезд Государя не имел столь утешительных последствий.

«Черкес» захворал, начал кашлять и спадать с тела.

Его еще запрягали, но это была уже не та лошадь; вывозил один Мишка. Черкес протянул кое как зиму и весною пал.

Пришлось подбирать в пару к несокрушимому Мишке, новую лошадь и это сопровождалось многими неудачами и разочарованиями.