Что было, то было - [3]

— А где она?..

Страшный вой за окном вагона заглушил ответ Наташи. Над самым поездом с ревом пронесся самолет. Раздался взрыв… второй… Поезд резко затормозил. От сильного толчка Ольга ударилась затылком о переборку.

— Бомбит, зверь! — среди испуганных вскриков услышала Ольга сердитый голос бородатого пассажира. Она на миг увидела и его лицо, вдруг ставшее злым, некрасивым.

Все повскакали. Кто-то, не понять — мужчина или женщина, — визгливо кричал:

— В лес надо! Он вернется, гад!

Люди, толкая друг друга, кинулись к выходам. Ольга неловко спрыгнула с подножки, упала, покатилась по насыпи под откос. Тяжело поднялась, вместе со всеми кинулась в лес. Раздувались полы шинели, оголилась грудь. В правой руке трепыхался Дашин халат. Спотыкалась, падала, снова бежала, запыхавшаяся, обезумевшая.

Самолет опять зашел в голову поезда. Слились в адскую музыку вой мотора, взрывы бомб, треск пулемета.

Даша потеряла Ольгу из виду.

А та наткнулась на густой вереск, упала, поползла на четвереньках…

Тишина свалилась неведомо откуда. Все захлебнулось ею — ни звука. Только звенело в ушах — тонко и беспрестанно.

И вдруг нестерпимая боль резанула внизу живота, в пояснице. Ольга вскрикнула. Лицо стало липким от пота. Она правой рукой гладила живот, чтоб утихомирить боль, а запястьем левой закрыла рот — не вырвался бы стон…

К поезду, торопливо переползая валежник, возвращались пассажиры. Над паровозом росло облачко дыма и пара. Тревожный свисток, сзывающий пассажиров, донесся до Ольги. А она ровно не слышала — не встала, не пошла, как все. И не видела она подле насыпи развороченной земли — свежих воронок от разорвавшихся бомб.

Люди с трудом взбирались на высокую насыпь, откуда недавно — в страхе — и не заметили, как скатились, чтобы укрыться в лесных зарослях от пуль, от осколков. И подножки у вагонов теперь казались непомерно крутыми — еле влезали на них, подсаживали друг дружку, подтягивали за руки.

Даша на насыпи хватилась Ольги. Увидела соседку по купе — ту, тридцатипятилетнюю, заплаканную. Ее вели под руки две женщины. По лицу размазана кровь — ранило.

А Ольги не видать.

Даша громко позвала:

— Ольга!.. Оля-а!..

Только эхо отозвалось со стороны леса:

— Я-а…

Паровоз, отдуваясь, медленно двинулся. Даша бежала по гривке насыпи в голову состава, махала рукой, кричала:

— Куда же вы?! Отстала… беременная! Стойте!!

Колеса все ускоряли обороты — не послушались ее, метавшуюся по насыпи.

Проводник с желтым флажком строго крикнул с подножки:

— Отстанешь, дура!

Даша уцепилась за поручни. Ноги повисли. Проводник подхватил ее, втащил.

— В уме, ошалелая?!

Даша сквозь слезы, еле переводя дыхание, оправдывалась:

— Подруга… отстала… На сносях…

— Отстала… Может, уж не жива… Бомбил!..

Даша недобро поглядела на него и, шатаясь от устали, от горя, шагнула к стенке тамбура, уткнулась лицом в руки, заплакала…

* * *

Нет, Ольга была жива. Она сидела все на том же месте в густом вереске. Измученная, бледная. Оперлась рукой о мшистую землю, устало склонила к плечу голову. На коленях лежал неумело завернутый в Дашин халат живой комочек. Вот и появился ее долгожданный Сашко. Сын… Они с Василием верили, что будет сын. Но разве думано, что в такой страшный день увидит он свет? Несмышленыш, выбрал же времечко!

Работяга-шмель пробасил над головой. Домой торопится. А куда пойдет она со своей дорогой ношей? Да и как она пойдет? Хоть бы встать… Ноженьки, уж не подведите вы молодую мать! У нее еще такой трудный путь впереди!

Ольга, не выпуская из рук ставший родным теплый комочек, привстала на колени, затем с трудом поднялась на ноги и, держа ребенка на левой руке у самого сердца, сделала первый, тяжкий шаг. Она не верила, что сможет без чьей-либо помощи пройти ту сотню метров, которую до родов, в бомбежку («Сегодня ли это было?»), пробежала от вагона до леса в странном беспамятстве. А там еще насыпь — неприступная гора… Если бы рядом Даша… Как же они оказались врозь?.. А может, с нею случилось что?..

Еще шажок, еще. И странно: с каждым новым шагом Ольга становилась упрямее, сильнее вроде бы… Нет, она дойдет и до насыпи, и взберется на нее, и пойдет дальше, куда ушел поезд. Пойдет вот ради него, сына. Пойдет, пока не иссякнут силы. А если не сможет идти — поползет…

Трудный был этот короткий путь до насыпи! И особенно мучительно, долго карабкалась Ольга на нее. И когда, обессилевшая, не дойдя одного шага до шпал, свалилась на бровку, в кровь были искусаны губы, и кровь сочилась из ссадин на коленях. Но лицо светилось счастьем: она теперь видела перед собой рельсы, прямехонько убегающие вдаль. Туда ушел ее поезд. Туда сейчас пойдет и она. Там, впереди, ее спасение. Их спасение. Вот только минутку посидит на выступе широкой шпалы — и пойдет.

Ольга услышала завывание чужих самолетов в небе и тотчас увидела их. Летят стаями. И в ту же сторону, куда идти ей. Она не представляла, не могла представить, если б даже захотела, что несут они, какую беду. Все ее внимание было сосредоточено на ребенке. Она приоткрыла личико. Синенькое, сморщенное, некрасивое, чмокающее губенками, оно умилило мать. Ей захотелось-поговорить с сынишкой.