Чтение Евангельских сказаний об обстоятельствах земной жизни Иисуса Христа, до вступления Его в открытое служение спасению рода человеческого - [25]

 «Вознесоста... во Иерусалим». Иерусалим, как известно, лежит на кряже гор, кои тянутся посредине Иудеи. Храм построен на одной из них, оттого и «вознесоста. Поставити» - представить пред Господа. Закон священный и, можно сказать, весьма знаменательный. Это свойство всегда бывает в истинных законах. Рожденный, едва очистившийся, едва смотревший на свет Божий, является во храм. Но особенно зрелище сие должно быть трогательно в храме Иерусалимском, который тогда был один, и в который потому должны были являться все Иудеи со всей Палестины. Для каждого из Иудеев такое явление во храме должно быть очень памятно и важно. Самое сие действие выражает близость народа Иудейского к Богу. Но в чем состояло сие поставление пред Господом? В том, по преданию Иудейскому, что священник брал младенца на свои руки, вносил во святилище и там представлял Господу.

 «Якоже есть писано в законе Господни: яко всяк младенец мужеска полу, разверзая ложесна, свято Господеви наречется» (Лк. 2; 23). Вот другой закон о первенцах, который дан был Израильтянам во время исхода их из Египта, в память избиения в одну ночь всех первенцев Египетских. Сим выражалась благодарность к Богу. Закон сей простирался не только на первенцев от людей, но и от животных; только чистых можно и должно было приносить в жертву, а нечистых выкупать. Потом в пустыне сии первенцы, поелику предназначались для служения Богу, были заменены целым коленом Левииным, но посвящение Богу первенцев продолжалось: только они были искупаемы (как бы выкупаемы - ред.). Цена искупления состояла в пяти сиклях церковных. Трудно определить ценность их нашими деньгами. Вместе с принесением младенца закон повелевал приносить жертву, и притом закон обыкновенно требовал в жертву очищения агнца, а евангелист молчит о сем. Только по снисхождению, от бедных, закон требовал в жертву малых животных, но евангелист не упоминает и о выкупе, хотя написано, чтобы священники особенно строго наблюдали за этим. Таким образом, и человечество может сказать, что мы не только куплены ценой Крови Иисуса Христа, но и Сам Иисус Христос куплен ценой; только там - цена Крови, а здесь цена - пять сиклей. Равным образом, к чести умереть за Христа и уплатить, сколько можно, бесконечный долг, допущена и некоторая часть животных - «два горличища» (Лк. 2; 24). Эта такая услуга, которая не будет забыта.

Но как в других случаях, к событиям естественным, обыкновенным, Промысл присоединял события и необыкновенные, так и здесь с событием обыкновенным, происходившим по закону, соединено необыкновенное. Человечество, при всех своих слабостях, имело своих представителей у яслей, - и здесь нашлись люди, достойные Господа. Поелику же посвящение Господу совершалось во храме, то тут действующие лица уже не из язычников, как волхвы, а из Иудеев; являются два лица, из коих одно образовало по видимому само себя, а в другом видно особенное участие Промысла. Первое лицо есть Анна, а другое - Симеон. «Се, бе человек» (Лк. 2; 25). Это обыкновенное выражение, коим евангелист предваряет что-либо необыкновенное. У нас, в русском переводе, сия выразительность греческого языка утрачена ("тогда был в Иерусалиме некто"). В подлиннике словом «се, бе» выражается какое-то удивление. О волхвах евангелист также говорит: «се, волсви..». И подлинно, о Симеоне прилично было сказать: «се, бе». Храм в то время был вертепом разбойников, Иерусалим был еще хуже, - и в сем-то городе является человек, существо, достойное имени человека: «се, бе человек». Он был постоянным обитателем Иерусалима, ибо в нем много обитало пришельцев.

Кто он был? какого рода и состояния? Евангелист о сем ничего не говорит. Посему большая часть толковников догадываются, что он был сыном Гиллела - начальника фарисейской секты, человека доброго и умного; а другие говорят, что он - отец Гамалиила, славного в свое время учителя. Но если бы он действительно был отец Гамалиила, то сей был бы христианином. Может1 быть, он и был христианином, только скрывая это. Впрочем, как бы то ни было, а Симеон был сын доброго отца и отец доброго сына. Семя доброе всегда плодоноснее семени злого. Правда, есть мнение, что у добрых родителей дети, по большей части, бывают худые; но в сем мнении если есть истина, то разве сотая часть оной. Если присмотреться к добродетелям отцов, именуемых добрыми, у коих дети бывают худы, то все добродетели таких отцов покажутся мишурой, под коей скрываются слабости и пороки, если не подлежащие прямо наказанию закона, то портящие природу человека. Худого дерева и плоды худы; на нем только много листьев. Евангелист молчит о внешнем состоянии Симеона, но зато подробно описывает состояние его души. Он был «праведен и благочестив» (Лк. 2; 25). Обе скрижали закона Моисеева им были исполняемы, сколько немощь человека позволяла. Во-первых, он был «праведен», сердце его ближайшим образом преисполнено было любви к собратьям, а потом обращалось к Богу (1 Ин. 4; 20), тогда как другие сыны Израиля в его время заботились о соблюдении одной внешней набожности. Некоторые из них из усердия к закону готовы были положить свои головы под мечом прокуратора; правды же истинной в то время было мало. Посему и Спаситель юноше, спрашивавшему Его: «что сотворив живот вечный наследствую» (Лк. 18; 18), - указал ему на заповеди из второй скрижали, о любви к братьям. В Симеоне одна обязанность не препятствовала другой, одна любовь не уничтожала другую. Кроме того, он (жил - ред.), «чая утехи Израилевы». Чаял, конечно, и весь Израиль, но чаяние его было праздное; у Симеона же оно основывалось на живой вере и свидетельствовалось добрыми делами. Об Анне говорится, что она служила Богу постом и молитвой день и ночь; и о Симеоне то же можно и должно сказать.