Чтец - [8]

После того, как четыре года назад умерла ее мать, Сефии нравилось бывать здесь по утрам, в то время, как отец работал, ухаживал за огородом или рассматривал в телескоп океан. Иногда она перебирала пальцами ключи, заставляя их звенеть и грохотать все более звонко, пока вся комната не наполнялась какофонией металлического шума. В иные моменты она сидела на свободном месте в заднем помещении лавки и смотрела, как ловко управляются с работой умелые пальцы ее тети.

– Тетушка Нин! – спросила она однажды, тронув округлое плечо женщины. – Ты научишь меня это делать?

– Что? – спросила та недоуменно.

Сефия положила руки на прилавок.

– Открывать замки.

– Конечно.

– Но когда?

– Позже.

– Но когда позже? – жалобным тоном, которым в совершенстве владеют девятилетние девочки, спросила она.

– Когда я скажу, – ответила Нин, не отвлекаясь от работы.

Сефия рассмеялась. Она знала Нин всю свою жизнь. Когда ее родители строили дом на холме, Нин помогала им. Она оснастила все двери и окна запорами и, по просьбе родителей Сефии, устроила в доме дополнительно три потайные комнатки.

Дверь в первую была спрятана в каменной облицовке камина. Если открыть потайной замок с помощью кончика кочерги, можно было по тайной лестнице спуститься в маленькую подвальную комнатку Сефии, где места было только для ее кровати и вещей. Родители никогда не разрешали ей держать что-либо в самом доме, хотя гостей у них не бывало, и никто не мог ничего заметить. Любой, кто заглядывал в окна, мог удостовериться, что в доме только двое жильцов. Они жили насколько могли замкнуто, работая в огороде, выращивая кур и поросят, коз и даже овец. В деревню же родители Сефии спускались только в случае крайней необходимости.

Кроме этой маленькой семьи в доме разрешалось быть только одному человеку – тете Нин.

– Ты ведь можешь открыть любой замок в мире, верно? – сказала Сефия, сидя на полу с висячим замком на коленях, в отверстие которого она пыталась забраться отмычкой из своего собственного набора.

Нин вздохнула и ответила, не отрываясь от работы:

– Не говори глупостей.

Сефия прищурилась. Глаза ее под тонкими бровями превратились в узкие щелочки.

– Именно так я и думала.

Она потерла щеку тыльной стороной ладони и продолжила:

– А ты когда-нибудь что-нибудь воровала, тетя Нин?

Нин хмыкнула:

– Что-нибудь, помимо мужских сердец?

– Что? – не поняла Сефия.

– Ничего. Потом скажу, когда подрастешь.

– Так как?

– Конечно!

Сефия бросила замок и отмычки на полу и побежала к прилавку, хотя, когда Нин недовольно фыркнула, вернулась и положила их на место. Потом подошла к Нин.

– И что же ты украла? – спросила она.

– Печенье.

– Я не это имела в виду.

Нин запустила руку в большой глиняный горшок, стоявший на прилавке, и вытащила оттуда пригоршню хрустящих печений.

– Но именно это ты и получаешь.

Взяв угощение, Сефия рассмеялась – но не потому, что ее обманули, а потому что была уверена – когда-нибудь она получит ответ на свой вопрос. Поев, она опустила подбородок на ладони и принялась смотреть, как пальцы Нин работают над очередной железкой.

Покинув слесарню, Сефия вышла в туман. Сперва, смеясь, она бежала при виде смутных силуэтов бочек и тачек, представляя их чудовищами, выглядывающими из седой клубящейся влаги, но, покинув пределы деревни и поднимаясь вверх к своему дому, она успокоилась и притихла. Туман подбирался все ближе, вился вокруг ее лодыжек и рук. Влага с высокой травы оседала на икрах и башмаках, неприятно холодя пальцы ног.

Ветерок ворвался в клубы тумана, взвихрив их и закрутив кольцами, и слабый запах меди уколол ее нос. Сефия подавила кашель и содрогнулась. Туман обнимал ее как живое существо.

Через мгновение запах исчез – так же быстро, как и появился, и она подумала, будто он ей почудился. Но, вдыхая сладкий аромат трав, она ощущала медный привкус в глубине рта и понимала, что запах был вполне реален. Она подернула плечами.

В тумане кажется, что на дорогу уходят часы и часы, но, поднявшись к дому, Сефия поняла, что на подъем ушло не так уж много времени. Она вышла из тумана, который лежал у каменного фасада дома как морская вода и, подобно моряку, высаживающемуся на маленький остров, подошла к двери. Над домом раскинулось бездонное синее небо.

Сефия достала ключ – отец всегда запирал дом, – но тяжелая дверь на хорошо смазанных петлях легко подалась и открылась.

Говорят, что чувство страха – это когда сосет под ложечкой. Но то, что ощущала Сефия, можно было бы назвать растворением – словно туман, отступив, свернувшись клубками и исчезнув, оставил ее, совершенно голой и беззащитной, один на один с пустотой.

Когда на цыпочках Сефия вошла в дом, сами стены словно стали обрушиваться. Одна за другой рассыпались панели и балки, падая с шумом и грохотом на деревянный пол и кожаные кресла, на стоящие по углам вазы и незажженные лампы. А затем и сама мебель принялась сморщиваться; шелк на коврах тускнел и обращался в пыль, пока весь дом, который она знала и любила – все эти медные горшки в кухне, полог над кроватью родителей, обеденный стол, сделанный из дуба и скрепленный железными болтами, – не растворился окончательно, и единственным, что осталось на вершине холма, была сама Сефия и тело ее отца.