Чокнутые - [7]

Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке «Светит месяц».

– Ну, пожалуйста… Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог…

Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:

– А может быть, вообще террор?

– Что-о-о?.. – Все впервые услышали это слово.

– Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое 6удущее, – пояснил Иван Иванович.

Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:

– Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак террор!!!

Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.

– Скорей, скорей! – торопил всех Герстнер. – Мы уже десять минут назад должны были уехать…

– Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, – успокаивает его Родик. – Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…

– Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!

Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…

Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Маша. – А если бы мы вышли на десять минут раньше?..

По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой: «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:

– Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогу оживить наши русские равнины, – тот глубоко и опасно заблуждается!

Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.

Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:

– Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.

– Нам-то это зачем?! – возмутился князь. – Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.

Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.

– Подслушать бы, как там, чего… – тосковал Тихон. – Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..

Родик сказал:

– Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом – трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…

– Нет, – возразил снизу Пиранделло. – Проловочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.

– Правильно! Уж если мечтать – так ни в чем себе не отказывать! – сказал Родик. – Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…

– Ох, чует мое сердце, неладно там… – тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.

И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».

В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:

– Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..

Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:

– Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…

– Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», – обозлился граф. – Пусть там и решают!..

А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:

– Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, – вздохнул Родик.

– Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? – усмехнулся Тихон. – У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.

– Это еще откуда?

– Из донесений моих.

– А про меня знают? – крикнул снизу Пиранделло.

– Неужто нет.

– И чо?

– А ничо. Смеются с тебя.

– И про меня, Тихон? – улыбнулась Маша.

– Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их

– явление!

– Так уж и в академию… – усомнился Пиранделло.

– Ну ничего, окромя гирь и козы! – рассердился Тихон. – Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег – исключительно из соображений ума и патриотизьма!..

Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему: