Чиж. Рожден, чтобы играть - [9]

С точки зрения техники игры, это был период знакомства Чижа с электрозвуком. Оказалось, что он не просто громче, чем на простой «деревянной» гитаре, — он качественно другой. На акустике можно было "лепить мимо" сколько хочешь, никто и не заметит, а в электричестве вся «грязь» вылезала сразу. Чтобы добиться правильного звукоизвлечения, нужно было привыкнуть к медиатору — кусочку пластика, которым касались струн.

Впервые Чиграковы-bros сыграли вместе на свадьбе, исполнив "Синий лес" Александра Градского (одну из первых в СССР рок-песен на русском языке). Следующим этапом стала танцплощадка, где Чижу доверили исполнить на гэдээровской гитаре "Musima de Lux 25" мелодию из "Крестного отца". От волнения пару-тройку раз он сильно сфальшивил и услышал от друзей брата совет: "Если облажался, преподай свою лажу так, чтоб она казалась тонко задуманной импровизацией".

— Это касалось музыки, — говорит Чиж, — но потом оказалось, что и к жизни имеет самое непосредственное отношение…

Девять лет — особенно в подростковом возрасте — разрыв колоссальный. Но свои отношения с братом и его тусовкой Чиж называет "нормальными, пацанскими". "Вовка и его друзья были хипаны, в хорошем смысле этого слова, — вспоминал он. — И так случилось, что я с детства просто пропитался этими идеями. И до сих пор я чувствую, что у меня и в музыке происходит такой настрой, как я себе представляю, который был среди молодежи где-нибудь у них во времена Вудстока. Мир, дружба, любовь".

Впрочем, «хипаны» были для Дзержинска достаточно условным понятием. Настоящим "flower's generation", пресловутой «Системой», были «продвинутые» дети больших городов — таких, как Москва, Ленинград или Рига. Ведь даже, чтобы хипповать "по правилам", надо было эти правила знать. Андрей Макаревич, вспоминая нашествие хиппанского духа в начале 1970-х, рассказывал о статье "Хождение в Хиппляндию", появившейся в журнале "Вокруг света": "Это был рассказ, как репортер ходит по Сан-Франциско с одним несчастным американским отцом, который ищет среди хиппи свою дочь. Во время этих хождений журналист встречается с разными хиппи, и те излагают ему свою программу. Мы не только читали и перечитывали ту статью, но и выписывали из нее цитаты".

Копировать внешнюю сторону хиппанства было не так уж и сложно — вскоре на улицах советских городов появились волосатые люди с ленточками-"хайратниками", холщовыми сумками и плетеными феньками, в бусах и клешах с вышивкой. Соответствовать философии хиппи оказалось куда трудней. "Для истинных хиппи главным было находиться там, где им хотелось, и делать то, что приносит кайф. Остальное не имело значения", — вспоминал джазовый саксофонист Алексей Козлов, столкнувшийся в 70-х с нравами московских "детей цветов".

Но друзья брата, суровые рабочие парни, не могли следовать девизу "Turn on, tune in, drop out!" ("Включайся, настраивайся и отпадай!"). В особенности последней его части, которая призывала "забить болт" на учебу с работой и погрузиться в изучение своей Внутренней Вселенной, глотая сахарные кубики с LSD и затягиваясь косяками с марихуаной. Вне своей музыкантской тусовки Владимир Чиграков и его приятели вели обычную жизнь — вкалывали на заводах, копали огород для тещи, добывали колбасу и молоко для детей. Их не трогали такие заумные вещи как "свободные коммуны" и постулаты дзен-буддизма (исключение составляла только "сексуальная революция"). Даже их длинные волосы были частью моды, общим представлением о том, как должен выглядеть музыкант.

— Появись в Дзержинске настоящий, «олдовый» хиппи, — говорит Чиж, — его, может быть, и не закидали бы камнями — юродивых не бьют, — но для начала непременно бы поинтересовались: "Парень, а ты откуда? С какой улицы пришел, браток?..".

Неискушенность провинциалов (столичные хиппи называли их «кантрушниками», деревенщиной) была поразительна. Например, они искренне считали, что «трава» — это просто плохие папиросы, табак пополам с лебедой. Все виды наркоты им успешно заменяли самогон, портвейн и пиво. Вместо американизмов, которые приходили из Москвы ("флэт", «шузы», "сейшн"), компания брата пользовалась своим, ныне напрочь забытым сленгом: «верзать», «сурлять», «берлять», «лабать». Даже старая хипанская фишка — целоваться при встрече с добрыми знакомыми — появилась у Чижа много позже: "В Дзержинске в то время, если с кем-то поцелуешься, могли и в жбан закатить".

Если Чиж и ощущал себя хипаном, то глубоко внутри: "Я даже не знал, как выглядит пацифик, но длинные волосы и электрогитара — это значило: свобода, ветер, кайф". Зримые представления об этих понятиях пришли из английского фильма "О, счастливчик!", который наши чиновники от культуры весьма опрометчиво запустили в кинопрокат.

— Я его смотрел, не знаю сколько тысяч раз, — вспоминает Чиж. — Мне было абсолютно наплевать на сюжет, хотя там замечательная, острая сатира на буржуазное общество. Но я сидел и ждал вот этот кусок, когда на экране появится Алан Прайс со своими музыкантами и будет петь "Poor people" или "Oh, Lucky Man!".

Это не был саунд-трек, музыка за кадром — по ходу фильма зрителю показывали тускло освещенную комнату (чуть ли не подвал), в которой плавал сизый табачный дым, лохматых музыкантов с гитарами, вольготно рассевшихся на стульях. Гёрл в мини-юбке приносила им пиво и ставила бутылки прямо на колонки. Лучшей пропаганды "рок-н-ролльного образа жизни" было трудно придумать!..