Чиж. Рожден, чтобы играть - [74]
Доверясь мэтру, Чиж ничуть не прогадал: на сольнике было воплощено немало дельных советов Морозова, которые иной раз касались самых мельчайших нюансов аранжировок.
Сам рабочий процесс начался, как обычно, с записи «болванки» — бас-гитары и барабанов.
— Для Чижа, — говорит Морозов, — нужен был барабанщик-мотор. У Корзинина другая манера — старинная, размашистая. Но когда он сел за барабаны, сразу возникло хиппанское, блюзовое настроение, и это всё оправдало…
Сессия прошла в марте 1993-го в студии «Мелодии» на Васильевском острове, в бывшем помещении католической церкви Св. Екатерины. "Хозяйство Морозова" располагалось в трех смежных комнатах. Самая большая была занята микшерским пультом. Голосовые партии и барабаны записывались в крохотной каморке. Атмосфера была уютная, почти домашняя.
Правда, для Чижа, который обслуживался "в кредит", нашли не самые удобные смены (по сути — «окошки» в расписании студии). Если первая смена начиналась, скажем, в понедельник, в 10 утра, то следующая — только в четверг, в восемь вечера. В итоге работа над альбомом заняла почти три недели.
Но такие пустяки Чижа не смущали. На «Мелодии» он получил главное: творческую свободу: "Тут я был сам себе командир. Никто надо мной не довлел. Если я знал, что в этом месте сыграно что-то не так, хоть застрелите меня — так играть мы не будем!..".
Даже у матерого джазмена "Дяди Миши" Чернова он забраковал три варианта партии флейты для «Мышки», пока окончательно не остановился на четвертом. (Интересно, что Чернов при этом не брызгал слюной и не бил себя в грудь кулаком — чем профессиональней музыкант, тем щепетильней он относится к качеству своей работы).
— Тоже самое, — говорит Чиж, — было с Ваней Воропаевым, когда он записывал скрипку в "Глазами и душой". Мы сидели с Морозовым, и я говорю: "Юра, чего-то здесь мне не нравится". Он говорит: "Мне тоже". Тогда я прошу: "Вань, давай попробуем еще разок?..".
Позже Чиж говорил, что не ставил перед собой задачу "сделать супер-профессиональный альбом" — главным для него было «настроение». Но, кроме присутствия настроения, в котором преобладали ностальгия и "неунывающий дух хиппизма", Чиж сумел добиться главного: все песни звучали именно так, как он хотел. Это подтверждало мысль Александра Градского: "Чтобы исполнять свои вещи, нужна своя группа. Иначе, если ты просто на равных, то тебя никто не слушается. То же самое происходит, если люди не твои единомышленники".
Многие потом отмечали, что сольник производит впечатление работы, сделанной на выдохе, как бы играючи. Чиж утверждал, что создать эту атмосферу раскованности помогли «косяки» с марихуаной. Но если не принимать во внимание забавный момент, когда за неимением слайда он использовал шприц ("Она не вышла замуж"), студия совсем не напоминала наркопритон, а Чиж — "разупыханного молодчика".
— Если у тебя все держится на «кайфе», на настроении, ты просто не сможешь работать, — говорит Морозов. — Профессионализм — это уравновешенность и баланс. Профессионал умеет собраться и выдать результат.
На «Мелодии» перебывала куча певцов и музыкантов, которые, добиваясь особого настроения, гасили свет, зажигали свечи. Чиж в этом не нуждался. Ему помогал опыт. В том числе игры в кабаках и на свадьбах, где надо работать, не обращая внимание на помехи.
Безусловно Гребенщиков был одним из идейных вдохновителей сольника, но в студийный процесс тактично не вмешивался.
— Хотя он мог бы слепить то, что ему хотелось видеть, — говорит Чиж. — И я бы послушался… может быть.
Вопреки скепсису Гребенщикова, он все же записал "Она не вышла замуж" — на сольных концертах и «квартирниках» Чиж видел, что эта песня «цепляет» не только девочек с феньками и мальчиков в хайратниках, но и тех, кто постарше: "Мнение этих людей, моих ровесников, было для меня небезразлично. Хотя они и не были такими звездами, как БГ".
— Даже когда Борисыч пришел в студию, — говорит Чиж, — он только спросил: "Ну как работа продвигается? Что успели записать?.. Ну, классно!". Всё! Никаких больше разговоров. Взял, кинул в воду — плыви!..
На самом деле вклад БГ в чижовский сольник был значителен. Его голос остался запечатлен в подпевках к песням "Хочу чаю" и "В старинном городе О.". В "Такие дела" он записался в составе хора, где для массовости участвовали все, включая Морозова. Но самое главное: именно Гребенщиков дал альбому название. Это произошло, когда по просьбе Чижа он привез на студию свой акустический «Gibson» для записи «Мышки» и "Хочу чаю".
— Мы спустились покурить у него в машине, — рассказывает Чиж, — и он спросил: "А как пластинку будешь называть?" — "Боря, — говорю, — я просто теряюсь. Ну не называть же "Хочу чаю" — что за бред!". Он говорит: "Я бы посоветовал назвать его просто «Чиж». Во-первых, это ёмко. Во-вторых, запоминается. В-третьих, отражает суть вещей".
Что имел в виду БГ под "сутью вещей"? Слова Конфуция: "Правильно назвать — правильно понять"?..
На Западе уже давно стало традицией называть первый альбом музыканта его именем. Например, сольный альбом Пола Маккартни, выпущенный в апреле 1970 года, когда распад Beatles стал реальностью, был так и назван: «McCartney». Просто и категорично.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.