Читающая кружево - [11]

— Похоже, утонула, — продолжает Рафферти. — Или погибла от переохлаждения. К сожалению, в ее возрасте это вполне возможно, даже на суше… — Его голос слегка вздрагивает при этих словах.

Я бегу вверх по ступенькам и достигаю первой площадки, согнувшись от боли, — они все стоят внизу и испуганно смотрят на меня, не зная, что делать. Я ковыляю в комнату Евы, но ее там нет. Кровать по-прежнему застелена и не тронута со вчерашнего вечера.

Как можно быстрее я миную лабиринт помещений.

«Ева стара, — думаю я, — возможно, она больше не захотела спать здесь и предпочла комнату поменьше».

Но, несмотря на это, я начинаю беспокоиться. Лихорадочно перебегаю из одной комнаты в другую. И тут меня догоняет Бизер.

— Таунер?

Я слышу, как его голос приближается.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он.

Разумеется, нет.

— Я только что ездил на опознание.

Я слышу звуки — голоса полицейских, которые эхом отдаются на лестнице, — но не могу разобрать, о чем речь.

— Мэй уже знает. — Бизер пытается меня остановить. — Детектив Рафферти был у нее утром.

Я нахожу в себе силы кивнуть.

— Они с Эммой нас ждут, — продолжает Бизер.

Я снова киваю и спускаюсь вслед за ним. Полицейские замолкают.

— Мне очень жаль, — говорит Джей-Джей.

Киваю в третий раз. Это все, на что я способна. Мы встречаемся взглядами с Рафферти, но он молчит. Машинально тянется, чтобы утешить меня, но тут же спохватывается, отдергивает руку и сует ее в карман пиджака, словно не знает, что с ней делать.

— Я должен был ей помешать, — говорит Бизер, охваченный чувством вины. — То есть я помешал бы, если бы знал. Но Ева сказала, что перестала купаться в море. В прошлом году.

Глава 6

Булавки были дороги, потому что их привозили из Англии. Чем меньше булавок, тем проще рисунок и тем быстрее может работать кружевница. Нитки также ввозили из-за границы — американская пряжа была очень хорошая, но все же не такая тонкая и изысканная, как европейский лен или китайский шелк. В среднем каждая ипсвичская кружевница плела до двух метров кружева в день, более высокого качества, нежели то, что в наши дни производит «Круг», — пусть даже там есть собственные прядильщицы и какие угодно булавки.

Руководство для Читающих кружево

Рафферти очень приятный человек. Он подвозит нас к пристани, чтобы мы могли сесть на «Китобой». Он описывает круг по кварталу в поисках местечка для парковки, потом наконец въезжает на тротуар, как можно ближе к лодочному сараю Евы.

— Я бы прислал кого-нибудь на патрульном катере, — оправдывается он, — но последний раз, когда полицейские появились возле вашего дома, Мэй в них стреляла.

Вы, должно быть, слышали о моей матери, Мэй Уитни. Все о ней слышали. Наверняка помните фотографию в «Юнайтед пресс», на которой Мэй целится из шестизарядного пистолета в толпу полицейских, явившихся на Остров желтых собак с ордером, чтобы забрать одну из женщин и вернуть мужу. Эта фотография была повсюду. Даже на обложке «Ньюсуик». Фото получилось таким броским, потому что на нем моя мать потрясающе походит на Морин О'Хара из какого-то вестерна пятидесятых годов прошлого века. За спиной Мэй маячит перепуганная молодая женщина, не старше двадцати двух лет, с белой повязкой на шее — ее спасли от мужа, который напился и попытался перерезать супруге горло. Двое маленьких детей на заднем плане играют со щенками золотистого ретривера. Потрясающая сцена. Если вы ее видели, то наверняка вспомните.

Именно эта фотография вкупе со способностью создавать рекламу — хотя то и другое вроде бы не в характере Мэй — возродила производство кружев в Ипсвиче. Снизойдя до общения с прессой, Мэй дала несколько продуманных интервью — не о спасенной женщине, хотя журналисты пришли именно за этим, а о кружеве, которое плели «островитянки», как их называли местные. Сами себя мастерицы называли «Круг», в память о том, как в старину женщины шили, собравшись кружком. Именно это слово стояло на фирменном ярлычке.

Мэй устроила журналистам экскурсию на маленькую фабрику, которую устроила вместе с «островитянками». Сначала отвела представителей прессы в прядильную мастерскую, расположившуюся в старой каменной лачуге. Ее выстроил мой дедушка, Дж. Дж. Уитни, в попытке одомашнить островных псов, но собаки не смели к ней приблизиться, поэтому домик стоял пустым, пока его не заняла Мэй со своими подопечными.

Попав внутрь, человек словно оказывался в средневековом замке. Женщины сидели за старинными прялками и станками. Царила тишина, не считая легкого гудения и потрескивания. Именно в прядильню попадали новенькие, то есть недавно спасенные от мужей, — те, кто был слишком робок, чтобы сразу присоединиться к остальным.

Мэй частенько работала вместе с ними. В основном они пряли кудель и получали льняную нитку. А иногда Мэй пряла золотистую собачью шерсть, но редко. Некоторые так и оставались в прядильне, но большинство женщин уходили отсюда, как только чувствовали себя готовыми к общению, и присоединялись к кругу кружевниц, работающих в старом кирпичном здании школы.

Мэй закончила экскурсию именно там. Женщины, положив на колени подушки, плели кружево, тихонько беседовали или слушали чтицу (обычно этим занималась моя мать: у нее красивый голос, и она обожала читать стихи вслух). Очарованные миром, который создала Мэй, и причудливым кружевом, которое она расстелила вокруг, репортеры в конце концов забыли, зачем пришли. Они вернулись в редакцию и написали о «Круге». Читательницы пришли в восторг, и женщины со всей страны стали присылать деньги и покупать новое ипсвичское кружево.