Чистое золото - [9]

И Тоне все нравилось в Надежде Георгиевне: тихий голос, медленные движения, седые пушистые, поделенные прямым пробором волосы, ясное, словно тронутое легким загаром лицо и белые руки с яркорозовыми ладонями — признаком сердечной болезни. Так говорила Нина Дубинская, любившая повторять слова своего отца — приискового доктора.

Татьяна Борисовна умылась, пригладила черные прямые волосы, надела шелковое платье. Выглядела она сейчас уже не такой робкой, и Тоне показалось, что гостья с интересом присматривается к хозяевам и к дому.

— Что же, Татьяна Борисовна, недавно учиться кончили? — спросила Варвара Степановна.

— Недавно… Да, совсем недавно…

— Послали вас сюда или своей охотой приехали?

— Нет, я сама захотела.

— Вот видите, Варвара Степановна, какая нынче молодежь пошла! — сказала Сабурова. — Татьяну Борисовну в Москве хотели оставить при институте, а она сюда попросилась.

— Это хорошо… — певуче отозвалась мать. — Хорошо, когда много на себя человек берет… Только силы свои нужно рассчитывать.

— Почему вы думаете, что у меня сил не хватит? — словно обидясь, спросила Татьяна Борисовна.

— Так мне кажется, что вы загрустили. Сомнение, думается, вас взяло, не напрасно ли приехали.

Сабурова, положив вилку, испытующе взглянула на Татьяну Борисовну. Тоня хорошо знала этот пристальный, чуть тяжеловатый взгляд Надежды Георгиевны и поняла, что слова матери как-то затронули старую учительницу.

«Может быть, в самом деле жалеешь, что приехала? Неужели я ошиблась в тебе?» — поняла Тоня взгляд Сабуровой.

И оттого, что почувствовала она чужую мысль так ясно, ей стало неловко, и сильный румянец выступил на щеках.

Когда же, справившись со смущением, она снова посмотрела на гостью, то увидела, что ее смуглое лицо тоже заалело и взгляд стал мягче.

«То-то! — с маленьким злорадством подумала Тоня. — У нас мать сквозь землю видит».

— Ну-ка, рыбки нашей извольте попробовать, — твердо перевела разговор Варвара Степановна.

— Таймень — рыба знаменитая, — вмешался отец. — У вас в Москве и не пробуют такой. Не может она к вам доехать — нежна очень. А пирожка, Татьяна Борисовна? Вы не смотрите, что тесто темное. Мука-то пшеничная. Сибирская наша пшеничка…

В стенных часах что-то щелкнуло. Николай Сергеевич оборвал разговор и поспешно наполнил рюмки. Все встали. Часы начали бить.

Хозяин задумчиво выслушал двенадцать ударов, суливших новые дела, новые мысли, новые радости и печали в новом, уже пятьдесят шестом в его жизни году.

— С Новым годом, жена и дочка! — сказал он серьезно. — Пусть у тебя, Варвара Степановна, все в доме ладится, а ты, Тоня, чтобы стала студенткой в этом году. Вам, Надежда Георгиевна, желаю, чтобы ваши питомцы — молодые наши граждане — вас утешали. И вы поздравленье примите, Татьяна Борисовна. Варвару мою не слушайте. Какое сомнение она в вас нашла? Коли человек свое дело любит, ему везде хорошо живется. Очень просто.

— У тебя-то все просто, — ласково ответила Варвара Степановна. — С Новым годом, отец!

Все чокнулись, заговорили, и Тоня, у которой румянец так и не сошел с лица, негромко сказала матери:

— За нашу победу во всем, да, мама?

— Правильно! — подхватил Николай Сергеевич, услышав слова дочери. — Великую радость нам всем победа принесла. Хочется, чтобы и работа, и хозяйство, и ученье у тех, кто им занимается, — он кивнул на Тоню, — никак бы не отставали.

— Как мне в день Победы в Москве хотелось быть!.. — сказала Тоня. — Я радио слушала и все представляла себе, что стою на Красной площади, а кругом огни, радость…

Татьяна Борисовна в первый раз внимательно глянула на Тоню.

— Да, салютов московских не забудет тот, кто их видел, — заговорила она. — Помню, бывало идешь вечером домой… еще затемнение не снято было… Идешь и все на небо поглядываешь: будет сегодня салют или нет? И все люди кругом тоже салюта ждут. И вот, как ударит, как взовьются огни!.. Зеленые, красные… Сразу город волшебным станет… Стоим все и смотрим, забудем, что устали, есть хочется, домой нужно… Незнакомые друг с другом говорят, сообщают, какие города взяты нашими войсками…

— А в день Победы?

— Об этом и рассказать невозможно. Тогда в первый раз в небе скрестились цветные лучи — розовые, голубые… и по ним словно огонь перебегает… И все высоко-высоко сошлись. Прожекторы такие работали… А мы как под куполом стоим… И плачем и смеемся…

Черные глаза гостьи так заблистали, такой свет разлился по смуглому лицу, что Тоня подумала:

«Счастливая, счастливая! Вот она видела такое, что на всю жизнь ей хватит вспоминать…»

Татьяна Борисовна стала спрашивать отца о прошлом прииска.

Николай Сергеевич заговорил о давних временах.

— Золото здесь исстари ведется. Сначала старатели-одиночки искали, потом богач Петрицкий здесь участки приобрел, россыпи начал разрабатывать. А одно время и рудное золото добывали… Вам разница-то понятна? Россыпь — это пески золотоносные… Вот тут у нас, недалеко от поселка, шахты. Добыча идет и промывка… А рудное золото — это золотая жила в камне, в руде. Голец наш видели? На нем шахта работала, Лиственничка… У нее история занятная. Вот как было дело…

Жил здесь мужик Федулов. Бедно жил. Охотой кое-как кормился. А не унывал, всё песни пел… И вот принес он из лесу глухаря большого. Женка рада, давай его ощипывать да суп варить. А зоб глухариный девчоночке младшей поиграть дала. Две дочки у них были… Девочка валяла, валяла по полу зоб этот, да и подходит к матери: