Чистое золото - [148]

В отчаянии Тоня опустилась на снег около машины. Здесь ветер не так пронизывал, и она, закрыв глаза, слушала его свист. Показалось, что стало теплее, и страх охватил ее: так и замерзнуть недолго.

«Сейчас… одну минутку отдохну и поднимусь…»

Блаженная дремота мягко подбиралась к Тоне. Уже показалось, что всю ее окутывают большим пушистым одеялом, когда над самым ухом сильный голос сказал:

— Эй, спать не годится! Вставай, девушка!

Тоня открыла глаза. Перед ней в самом деле колыхалось какое-то пушистое одеяло, и она не сразу поняла, что это доха Василия Никитича. Он стоял нагнувшись, защищая ее от ветра.

— Василий Никитич, машина… — слабо выговорила Тоня.

— Ну и что же?

— Мы опять к ней пришли!

— Опять? Что ты! Это машина не наша.

Он взял Тоню за руки и заставил подняться.

— Ты приободрись, милая. Мы уже от поселка в двух шагах. Слышишь, электростанция работает, собаки лают… А машина эта, верно, директорская… Тоже, значит, оставил, а сам пешком пошел.

Тоня снова поплелась за секретарем. Грудь и спину ломило. Ноги едва двигались, но она все явственнее слышала звуки селения.

«Еще… еще немножко», — подбадривала она себя.

Они уже шагали мимо заплотов, спящих домов. Тоня шла, не разбирая дороги, не думая о том, сколько еще нужно идти, и вдруг остановилась вздрогнув. В снежном вихре тускло светился круг: это были часы на здании приискового управления.

Тоня схватила Василия Никитича за рукав и молча показала ему на здание. Он понял и свернул с дороги к крыльцу.

«Дежурный-то, во всяком случае, там, — соображала Тоня. — Только чуть-чуть отогреться — и домой… А если дежурный уснул? Не достучишься…»

Но дверь оказалась незапертой. В коридоре было светло и чудесно натоплено. Тоня, вдохнув в себя теплый, с запахом застоявшегося табачного дыма воздух, опустилась на табурет около двери.

К ним бежали люди, неизвестно почему очутившиеся здесь в эту пору. Их окружили, тормошили, раздевали.

— Василий Никитич! Товарищ Круглов! — кричали секретарю со всех сторон.

— Доехал, батюшка! Или дошел? А мы навстречу собрались, сейчас выходить хотели!..

— Да ну? — сказал секретарь, сбрасывая доху и растирая руки. — Как же узнали, что выехал? Наладили, значит, связь?

— Да-да, заработал телефон!

— Но вам, товарищи, все равно выходить придется: километрах в двух машина наша осталась, там двое ребят и шофер.

— А ну, пошли! Веревки у кого?

Мимо Тони прошагали парни с фонарями и кругами веревок. Мелькнули какие-то знакомые лица. Дверь захлопнулась, и за нею прозвучала команда:

— По веревке идти, ребята! Таштыпаев, ты, что ли, вперед встанешь?

— Братцы, а согреться нечем? — спросил Круглов.

Из своего кабинета уже спешил директор:

— Сюда, сюда, Василий Никитич! Сейчас и тебе и девушке согревающего хлебнуть дадим. Я сам час назад ввалился, чуть не замерз.

Тоня слышала все это, как сквозь вату. Кто-то снял с нее полушубок, платок, кто-то спрашивал:

— Не обморозилась? Руки как? Ноги?

— Ноги… да… — начала она. — А Надежда Георгиевна как?

До нее дошел голос дяди Егора Конюшкова:

— Лучше, лучше Надежде Георгиевне. И отец твой тут. Николай Сергеевич, здесь они! Здесь Тоня. Цела дочка!

Тоня привстала с коротким криком. Отцовские руки обхватили ее.

— Доченька! Тонюшка! — бормотал Николай Сергеевич, прижимая к себе Тоню, гладя ее по лицу жесткими теплыми руками.

Она поймала эту жилистую руку, прижалась к ней щекой и закрыла глаза.

— Николай Сергеевич, ноги не поморозила ли? Надо посмотреть. Потом нацелуетесь… Да вот пусть выпьет спирту глоток, — хлопотал дядя Егор.

Тоня хлебнула обжигающей прозрачной жидкости. Ее опять усадили, сняли валенки.

— Пустяки! Чуть-чуть прихватило, сейчас ототрем!

— Да не надо… я сама…

— Сиди, сиди, не мешай!

Отец опустился на колени и начал с силой растирать побелевшие пальцы Тони. Это было очень больно, но она, вскрикивая и морщась, все же улыбалась.

«Простил! Простил! — звучало в ее сердце. — Опять со мной, прежний, ласковый!»

Она вдруг высвободилась и тревожно спросила:

— Папа, проба на Лиственничке была, не знаешь?

— Была, дочка, была! При мне пробу брали.

— Ты на голец ходил? Зачем?

— Ну, мало ли… посмотреть, как там… — забормотал Николай Сергеевич.

— Да уж говори прямо, что сердце не выдержало! — подхватил дядя Егор.

— И что же проба? Нашли что-нибудь?

Отец растерянно перевел глаза на товарища.

— Ни синь пороха там нет, голубка! — сказал старый Конюшков.

Глава шестнадцатая

— Расплавленный кварц когда-то поднялся из глубины земли. Потом тяжелые пласты его застыли, затвердели. У кварца молочно-белый излом. Иногда в нем блеснет золотника, встретится листочек слюды… зеленоватый такой. А порой кварц выглядит желтым или бледнокрасным — значит, в нем есть примазка охры. В природе постоянно идут процессы окисления, выветривания, вымывания. Вода, ветер, солнце работают непрерывно. Они подтачивают огромные горы, обломки уносятся вниз — в долины, на берега рек. Мощный кварц превращается в жалкие обломки, в песок; он смешивается с наносной породой… Так образуются россыпи. Считают, что если в россыпи богатое содержание золота, значит коренное месторождение разрушено. Но я верю, что выходы коренных жил здесь целы и в них окажется еще больше золота, чем в россыпях…