Чистое сердце - [50]

— Прошу к столу, сеньоры кабальеро, — с важностью проговорил Сандоваль, усаживаясь на скамью.

Гости последовали его примеру. Каждый из присутствующих, вынув из-за сапога нож, с жадностью принялся за великолепный пирог из дичи, что было вполне понятно, если учесть, что они почти весь день ничего не ели. Впрочем, мы должны отдать справедливость предводителю разбойников: судя по угощению, которое он предлагал гостям, было очевидно, что недостатка в хорошей провизии здесь не испытывали.

В начале обеда все молчали, думая лишь о том, чтобы утолить голод. Но когда аппетит их был до некоторой степени удовлетворен и по англо-американскому обычаю, принятому в прериях, чаша с вином пошла вкруговую, напускная холодность, царившая среди общества, сразу исчезла, и каждый заговорил со своим ближайшим соседом. Затем голоса зазвучали громче, и вскоре все заговорили разом.

Только двое изо всех, сидевших за столом во время обеда, угрожавшего перейти в пьяную оргию, умеренно прикасались к вину. Это были Сандоваль и Белый Охотник За Скальпами.

Атаман, старательно подливая своим гостям, заботился о том, чтобы самому не опьянеть и сохранить необходимое хладнокровие. С некоторым беспокойством присматривался он к незнакомцу, которого случай сделал его гостем. Этот мрачный человек внушал ему неприятное чувство, которого он не мог себе объяснить, но, вместе с тем, он не осмеливался расспрашивать его. Законы прерий запрещали задавать какие бы то ни было вопросы чужестранцу, пока тот сам не пожелает сказать, кто он такой.

К удовольствию Сандоваля, любопытство и нетерпение которого возрастали с каждой минутой, у Руперто появилось не менее горячее желание объяснить цель своего прибытия к разбойникам, а потому, в то время, когда разговор сделался общим и каждый старался перекричать другого, Руперто несколько раз с силой ударил рукоятью своего кинжала по столу, требуя молчания.

Крики мгновенно смолкли, и все головы повернулись в его сторону.

— Чего вы хотите, Руперто? — спросил его Сандоваль.

— Чего я хочу? — ответил тот коснеющим от обильного возлияния языком. — Я требую слова.

— Всем молчать! — повелительно сказал атаман. — Говорите, Руперто! Никто не станет перебивать вас, даже если вы будете говорить до восхода солнца.

— Карамба! — воскликнул техасец со смехом. — Я вовсе не намереваюсь так долго испытывать ваше терпение.

— Поступайте как вам угодно, compadre, вы — мой гость и, кроме того, старый знакомый. Это дает вам право делать все, что вы захотите.

— Благодарю вас за любезность, атаман! Я прежде всего должен от себя лично и от имени моих спутников выразить вам искреннюю благодарность за ваше гостеприимство.

— Довольно, довольно об этом! — небрежно сказал Сандоваль.

— Нет, нет, не довольно, — напротив! Не каждый день можно найти в прериях такое обильное угощение, как ваше, и надо быть неблагодарным, как монах, чтобы не признать этого!

— Ха-ха! — усмехнулся атаман. — Разве сегодня, когда я вас встретил, вы не говорили, что посланы ко мне монахом Антонио?

— Да, это так.

— Это достойный монах! — заметил Сандоваль. — Он напоминает мне его преподобие Джона Симмерса, который был повешен за двоеженство. Это был святой человек! Я помню, что, стоя возле виселицы, он произнес великолепную назидательную проповедь, исторгнувшую слезы из глаз большинства присутствовавших. Но возвратимся к отцу Антонио. Надеюсь, с ним не произошло никакого несчастья и он совершенно здоров?

— Когда я расстался с ним, он был абсолютно здоров, но вполне могло случиться, что в настоящую минуту он серьезно болен и даже мертв.

— Праведный Боже! Это внушает мне беспокойство, compadre. Объяснитесь.

— Все очень просто. Техасцам наскучило беспрестанное лихоимство мексиканцев, они подняли восстание и хотят завоевать независимость.

— Это я уже знаю.

— Вам, без сомнения, известно также и то, что все лучшие люди Техаса стали под знамя независимости, а потому и отец Антонио, собрав небольшой отряд, присоединился к инсургентам.

— Это довольно умно, — произнес атаман с улыбкой.

— Не правда ли? О, отец Антонио ловкий политик!

— Да, да! Доказательством тому может служить то обстоятельство, что в начале восстания он часто сам не знал, к какой партии принадлежит.

— Что же вы хотите, — возразил Руперто небрежно, — всякому трудно сориентироваться в начале народной смуты. Но теперь, дело другое!..

— А! Теперь он, по-видимому, знает, к кому податься.

— Вполне. Он примкнул к повстанцам. В день моего отъезда инсургенты двинулись навстречу мексиканскому войску, намереваясь дать сражение. Вот почему я и сказал, что все может случиться и отец Антонио в настоящее время может оказаться болен или даже мертв.

— Надеюсь, что его не постигло такое несчастье.

— Я тоже надеюсь… За несколько минут до выступления в поход отец Антонио, по-видимому, сильно заинтересованный в судьбе этого раненого кабальеро, не желая оставлять его одиноким и беспомощным во власти мексиканцев в том случае, если повстанческая армия потерпит поражение, поручил мне отвезти его к вам, уверенный в том, что вы заботливо отнесетесь к его другу и примете его хорошо во имя старой вашей приязни к нему самому.