Чисто конкретное убийство - [49]

На их место въехали новые, омерзительные трудоголики, которым было не до контактов с соседями, и они понятия не имели о тех, кто живет рядом с ними. Верхом дружелюбия было знать в лицо соседей со своего этажа, насчет жильцов других этажей уже возникали сомнения. Тем более никто не мог сказать, что творится с жилицей именно этой квартиры.

Приемов она не устраивала, не шумела, ни собаки, ни кошки у нее не было, никто с ней систематически не сталкивался, потому что она не выходила и не возвращалась в какие-то регулярные часы. Не умерла, это точно.

Возле ее двери не веяло даже минимальным подозрительным душком и ничто не указывало на наличие трупа в квартире. Не могла же она умереть и сама забальзамироваться.

Возняк рассердился, да так, что его едва не хватил кондратий, но, к счастью, нашлось утешение в виде Зельмуся.

Зельмусь жил в Быдгоще, в старой вилле тети Рыси, с женой и детьми, а тетя Рыся, все еще живая, пребывала по соседству, в роскошном частном доме престарелых. По собственному желанию.

Стоило это весьма недешево, но у нее было чем платить.

Невыразимо талантливый Зельмусь занимался научным трудом. Он творил великий шедевр: комментарии к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина. Сталина он уже трогать не стал. В мыслях он видел пьедестал, на котором навсегда займет заслуженное место. Правда, до сих пор только одна его статья появилась в печати — в одном из последних номеров «Трибуны люду»[7], а больше ничего. Однако эта статья вышла, и Зельмусь повесил ее на стену, вырезав из газеты и положив в рамку под стекло. На видном месте висело доказательство, что он ученый и писатель!

В первый момент Возняк не поверил отчету, не выдержал и лично поехал в Быдгощ — все же не другой конец света! Там он сам все увидел. И доказательство, и Зельмуся.

Он поговорил с Зельмусем и записал разговор на диктофон от первого до последнего слова. Позднее расшифровывающая текст помощница комиссара робко спросила, нельзя ли ей в качестве развлечения и отдыха получить приказ собственноручно обезвредить шестерых отпетых бандитов при помощи водяного пистолета, можно даже не заряженного. Она все добросовестно расшифровала и потеряла уверенность, что вообще понимает какой-нибудь человеческий язык.

А ведь Возняк всего-то и хотел от Зельмуся — получить сведения, где тот был и что делал шестого июня десять лет назад…

Он надеялся заодно что-нибудь разузнать о врагах пана Бартоша, потому что надежду на личное участие Зельмуся Возняк потерял мигом и с некоторым удивлением убедился, что до их пор все допрошенные свидетели были правы и говорили исключительно правду и ничего, кроме правды. Права была и эта Иоанна насчет того, что Бартош прямо-таки состоял исключительно из врагов, как змея из хвоста. И Феликс, который не только ничего не преувеличил, а напротив, будучи человеком хорошо воспитанным, сильно смягчил образ юнца.

Самым страшным врагом пана Бартоша мог бы быть сам Зельмусь, если бы не то, что пан Бартош был еще худшим врагом Зельмуся, которому испортил карьеру и отравил жизнь, чему мамуля свидетель.

Зельмусь раскрыл перед комиссаром свою биографию нараспашку, с мельчайшими подробностями. Вот уже двадцать пять лет — а может, и дольше — будущий великий человек вел дневник в трех разделах. Почти тридцать сохранившихся ежедневников, густо испещренных записями и заметками, тысячи встреч и фамилий, дни и часы, регулярные посещения прачечной, ремонта обуви, зубных врачей и магазинов, — словом, вообще все, что может встретиться в человеческой жизни. Записи Зельмусь вел микроскопическим почерком наподобие мушиных следов, но и так они не умещались на странице. Второй раздел составляли толстые общие тетради в количестве одиннадцать штук, в которых Зельмусь записывал конкретные события, старательно указывая не только даты, а даже часы. Третье собрание сочинений, самое важное для творчества гения, составляли творения большего формата, в твердом переплете, содержащие возвышенные мысли, взгляды, открытия и следующие из них выводы великого автора.

Эту последнюю часть биографии Возняк постарался украдкой проигнорировать сразу же по прочтении фразы:

«…целостность, как бы вечная, вдруг и внезапно взорвавшаяся с треском, но в тишине, неровным следом в виде острых и капризных треугольников…». Треск в тишине, равно как и капризные треугольники резко отвратили комиссара от сего шедевра, и он тут же стал притворяться, что он сии премудрости разумом объять не способен, чтобы случайно не обидеть бесценного свидетеля. Ему даже особенно притворяться не пришлось.

Зельмусь, однако, действительно оказался бесценным. То самое шестое июня десятилетней давности было описано с пугающей точностью, потому что именно в тот день тетя Рыся переезжала в свой приют мечты под частную медицинскую опеку. Переезд, невзирая на незначительное расстояние, продолжался целых четыре дня. В Быдгоще — в отличие от Варшавы — дождя не было, но жара стояла не меньшая, и молоко прокисло, а свежайшая ветчина утратила свою девическую прелесть.

Возняк узнал даже про то, что ветчины было сто семьдесят пять граммов, и в результате ее съели бездомные кошки. Зельмусь, ясное дело присутствовал во всей истории от первой до последней секунды, он сам занимался всем, во главе с мамулей, а на поиски запасной вставной челюсти тети Рыси он потратил вместе с женой и детьми сорок восемь минут. Общество, которое сопровождало этот переезд, было названо в календарике поименно и с номерами телефонов, было оно многочисленным и достойным всяческого уважения. Ни на миг ни у кого не было шансов потерять Зельмуся из виду. Таким образом, враг номер один пана Бартоша получил железное алиби. Не он угробил парниковую жертву.